Август Юхан Стриндберг: Игра снов

Задник представляет собой лес гигантских цветущих штокроз: белых, розовых, пурпурных, сернисто-желтых, фиолетовых, над которыми видна золоченая крыша замка, увенчанная похожим на корону бутоном. Внизу, у подножия стен замка, — кучи сена, наваленные на вычищенную из конюшни солому, перемешанную с конским навозом. Боковые кулисы, не убирающиеся на протяжении всего спектакля, представляют собой стилизованные фрески, комнаты, архитектуру и пейзаж одновременно.

Входят Стекольщик и Дочь.

Дочь. Замок все время растёт из земли... Видишь, насколько он вырос с прошлого года?

Стекольщик (про себя). Никогда прежде не видел этого замка... никогда не слыхивал, чтобы замки росли... но... (К Дочери, очень убежденно.) Да, он вырос на два локтя, это потому, что его унавозили... посмотри внимательно, видишь, на солнечной стороне распустился флигель.

Дочь. Он, верно, скоро зацветет, ведь Иванов день миновал?

Стекольщик. А ты не видишь цветок вон там, наверху?

Дочь. Вижу! (Хлопает в ладоши.) Скажи, отец, почему цветы растут из грязи?

Стекольщик (благочестиво). Потому что в грязи им неуютно» они спешат поскорее выбраться на свет, чтоб расцвести и умереть!

Дочь. Ты знаешь, кто живет в замке?

Стекольщик. Знал, но забыл.

Дочь. Мне кажется, там узник... и он, конечно, ждет, когда я его освобожу.

Стекольщик. Но какой ценой?

Дочь. Когда речь идет о долге, о цене не торгуются. Давай войдем в замок!..

Стекольщик. Идем!

Они медленно направляются к раздвигающемуся в стороны заднику.

На сцене теперь — непритязательная, пустоватая комната, в которой стоят стол и несколько стульев. На стуле сидит Офицер в весьма необычном современном мундире. Он качается на стуле, колотя саблей по столу.

Дочь (Подходит к Офицеру и осторожно берет у него из руки саблю). Не надо так! Не надо!

Офицер. Агнес, милая, пожалуйста, не отнимай у меня саблю!

Дочь. Нет, иначе ты разрубишь стол! (Отцу.) Ступай в сбруйную и вставь стекло, увидимся позднее!

Стекольщик уходит.

* * *

Дочь. Ты в плену у своих комнат, я пришла тебя освободить!

Офицер. Я ждал этого, но не был уверен, что ты захочешь.

Дочь. Замок крепок, о семи стенах, но... ничего, справимся!.. Ты хочешь или нет?

Офицер. Откровенно говоря, не знаю, ибо мне в любом случае будет больно! За любую радость в жизни приходится платить двойным страданием. Здесь тяжко, но, если я куплю сладкую свободу, буду страдать втройне. Агнес, пусть я буду страдать, только бы мне видеть тебя!

Дочь. Что ты видишь во мне?

Офицер. Красоту, которая есть гармония Вселенной. Линии твоего тела сравнимы лишь с орбитами Солнечной системы, с нежно звучащей струной, с вибрацией света. Ты дитя небес...

Дочь. И ты тоже!

Офицер. Почему же тогда я должен стеречь лошадей? Убирать конюшни и вывозить солому?

Дочь. Чтобы ты мечтал отсюда выбраться!

Офицер. Я мечтаю, но выбраться отсюда так трудно!

Дочь. Но стремиться обрести свет свободы — это долг!

Офицер. Долг? Жизнь никогда не признавала долгов по отношению ко мне!

Дочь. Ты считаешь себя обиженным жизнью?

Офицер. Да! Она была несправедлива...

* * *

Теперь слышны голоса из-за ширмы-перегородки, которая сразу же вслед за этим убирается.

Офицер и Дочь заглядывают туда и застывают, точно окаменев.

За столом сидит Мать, она больна. Перед ней сальная свеча, с которой она время от времени снимает щипчиками нагар. На столе лежат стопки готовых рубах, она их метит гусиным пером и чернилами. Слева — коричневый платяной шкаф.

Отец (появляясь, протягивает шелковую мантилью, мягко). Ты не хочешь ее взять?

Мать. Шелковая мантилья — мне? Зачем она мне, друг мой, ведь я скоро умру!

Отец. Ты веришь тому, что говорит доктор?

Мать. И тому, что он говорит, тоже, но больше всего внутреннему голосу.

Отец (печально). Значит, это серьезно?.. И ты прежде всего думаешь о детях!

Мать. В них моя жизнь! Мое оправдание... моя радость и мое горе.,.

Отец. Кристин, прости меня... за все!

Мать. За что? Прости ты меня, дорогой: мы мучили друг друга, почему? Мы не знаем! Не могли по- другому!.. Кстати, вот новое белье для детей... Следи, чтобы они меняли его два раза в неделю, по средам и воскресеньям, и чтобы Лувиса мыла их... все тело... Ты уходишь?

Отец. Мне нужно к одиннадцати быть в коллегии!

Мать. Прежде чем уйдешь, попроси Альфреда зайти ко мне!

Отец (указывает на Офицера). Милочка, да вот же он стоит!

Мать. Подумать только, я уже и видеть плохо стала... да, темнеет.., (Снимает нагар со свечи.) Альфред! Подойди!