Бранислав Нушич - Опечаленная родня

Те же, Танасие, Вида.

Вида (взволнованно). Ю-у, уж не заговор ли здесь? Может быть, нам уйти, если мешаем?

Симка. Почему вы мешаете? Мы и о вас заботимся, потому что полиция может и вас выгнать отсюда.

Танасие. Как это выгнать, почему?

Mича. Из-за растяжимости.

Танасие. Из-за какой растяжимости?

Mича. Из-за растяжимости законов, по которым может быть и так и иначе. Спросите кума Агатона.

Танасие. Что ты говоришь, Агатон?

Агатон. Что я говорю? Нас могут выгнать, потому что мы поселились в этом доме без всяких на то прав.

Симка. Тетка угрожает, что выгонит нас с полицией.

Вида. Ию-у! Вот тебе и раз! Как это мы, его родня, не имеем права?

Танасие. Хорошо, Агатон, я думаю, что ты, как человек закона, лучше всех это знаешь.

Агатон. Конечно, знаю.

Танасие. Но ты ведь поселился?…

Агатон. Я – другое дело! Ты на меня не смотри. То, что поселился я, можно было бы как-нибудь оправдать перед законом, а вот вы все потянулись сюда и совершенно заполнили дом.

С им к а. Конечно, конечно! Например, ты, Танасие, и ты, Вида, и скажем, кум Мича; ну, хорошо вы, а что здесь делать этому Трифуну или Сарке? Наконец, все вы – куда ни шло, но позволительно спросить: при чем тут Сарка?

Те же и Сарка.

Сарка (одета). Схожу-ка навещу кого-нибудь. Совсем язык засох в комнате.

Агатон. Да, промочи его немного.

Сарка. Ю-у, наслаждение, скажу я вам, эта комната с балконом! Сижу это я на балконе и, сказать по правде, чувствую, будто родилась здесь. А люди идут, идут, идут… Наслаждение, уверяю вас!

Те же и Трифун.

Трифун (появляется на лестнице). Что здесь за собрание? (Спускается). Ты, братец Агатон, отныне, если пожелаешь созвать семейный совет, заиграй на трубе или ударь в барабан, мы все и соберемся.

Агатон. Пожалуй, нам надо собраться, потому что всех нас тревожит одна забота.

Трифун. Ты это о чем?

Агатон. О том, что мы все нагрянули и поселились здесь. Если бы вы предоставили это мне одному…

Трифун. Не лучше ли нам всем вместе?

Агатон. Лучше? Увидим, будет ли это лучше!

Те же и Прока.

Прока (входит с улицы). Все здесь?

Симка, Гина, Танасие, Мича. Что случилось?

Прока. Нельзя.

Гина. Что нельзя?

Прока. Я был у нашего общинного адвоката, он сказал, что мы поселились в доме противозаконно.

Агатон. Конечно, противозаконно, об этом и я толкую. Если бы вы предоставили это мне одному, было бы совсем иначе.

Трифун. Да, было бы совсем иначе!

Танасие. Хорошо, Агатон. Что нам теперь делать?

Трифун. Как поселились, так же точно надо и выселиться.

Гина. Ю-у! Ю-у! Ведь перед людьми стыдно!

Прока. Конечно, будет очень стыдно. Не пойти ли тебе, Агатон, к адвокату.

Агатон. К какому адвокату?

Прока. К душеприказчику. Объясни ему этак толково, что мы поселились здесь из добрых побуждений.

Агатон. О себе я знаю, что побуждения у меня добрые.

Сарка. А у меня разве нет?

Агатон. И у тебя тоже.

Гина. Почему только у вас? Все пришли сюда с добрыми намерениями.

Сарка. Верно говорит Гина. Мы все пришли с добрыми намерениями.

Прока. Прекратите споры, кто зачем пришел! Как, Агатон, пойдешь к адвокату?

Несколько голосов. Нужно пойти, нужно!

Агатон. Раз вы так говорите, я пойду.

Мича. Как ты думаешь, Агатон: вступив с ним в разговор, удастся ли тебе воспользоваться случаем и поспрошать его, что гласит завещание?

Несколько голосов. Да, да! Это было бы хорошо!

Агатон. Пробовал я, не думайте, что не пробовал, но не выходит. Ни слова он не хочет сказать, говорит, не знает.

Прока. Как же он не знает, если он писал завещание?!

Агатон. Конечно, он знает, но из него невозможно слова вырвать.

Трифун. Ты, Агатон, все хвалишься, что хороший следователь; вот и покажи себя!

Агатон. Я не хвалюсь, меня действительно ценили как самого искусного следователя. У любого обвиняемого умел вырвать признание. Э, у меня были особые методы. Допрашиваю обвиняемого гуманно, или, как говорится, по-человечески, а он не хочет сознаваться. Не хочет – хорошо! Я приказываю измолотить его как следует в камере, а когда его хорошенько обломают, он прекрасно сознается. Что ему еще остается, как не сознаться. Говорю тебе, у меня были свои методы, и я считался искусным следователем, но там – одно дело, а здесь – другое. Не могу же я приказать измолотить и обломать адвоката, чтобы он рассказал, что написано в завещании.