Николай Коляда: Пишмашка

Положила трубку.

«Бирюса» какая-то. (Печатает). «… стало темно и в комнате, и в парке. С деревьев полетели белые лепестки на землю…» С каких деревьев? С яблонь, что ли? Дело весной, что ли? Дак вроде, зима в начале была? (Пауза). Короче говоря, забылся, писатель наш, зарапортовался: «Листья тополя падают с ясеня, вот ничего себе, вот ни фига себе». Ну тебе-то что, Люся? Не комментируй. Вперёд. Та-ак. «Белые лепестки на землю…» (Поёт негромко). «Там, где речка, речка Бирюса! Ломая лёд, шумит, поёт на голоса! Та-ам ждёт меня тревожная-а, таёжная краса-а-а!» (Печатает). Господи, какая ерунда. Неужели это кто-то будет в театре играть, кто-то будет смотреть? Надо было просить с него больше, за муки. Ну, простите меня, да, да, да, вы — великий художник. Пусть. Я согласна. Но, правда ведь — это мука. Каракули такие к тому же, что не разобрать, как курица лапой. Мне надо молоко за вредность. «И пошла дальше по кругу комнаты». Комната круглая не бывает. Где это происходит? Ничего не понимаю. «… по кругу комнаты, трогая стены и двери пальцами…» Ну и вся в пыли вымажется. А он думает, что это романтично. Ладно. Печатай, Люся! (Печатает). Какая глупость, никто так не говорит, никто так не страдает, не чувствует, никто так не любит, никто так не делает. Враньё. Не знаю, может на голоса это звучит иначе, когда артисты прикидываются. (Читает вслух то, что печатает). «Молчит, тревожно оглядывается, мучительно что-то вспоминает…» Я буду, как артистка, вслух, надо мне вслух попробовать говорить, сказать-то можно, что хочешь, любые слова, можно найти им интонацию. Может, он, когда писал, на это рассчитывал, на артисток? (Читает вслух то, что печатает). «Ей больно и тяжело, она дышит высокой грудью…» Мрак. Зыкина. Точно, он рассчитывал на артисток с высокой грудью. Тише, Люсьен, тише! Помни — строчка рубль, две — два рубля, три — три и так далее до бесконечности. Да, только это и помогает. (Хлебнула чай. Взглянула на часы). Придёт. Сейчас. Пока — работай. Держи марку, не звони сама, дура. Работай, это успокаивает. (Долго печатает молча, шевелит губами). Нет, это не успокаивает, это нервирует. Вслух, говори вслух! Ужас. «Маша подходит к роялю…» Выделить чёрным, мелко, десятым ремарку… Ну и что же Маша, радость наша? Ага. «Я люблю вас, Василий Иванович…» «Вэ» и «И» с большой, Иванович, так… И что этот Чапаев? Василий Иванович, «контрл» плюс «вэ» — выскочил «Василий Иванович», чёрным…

Встала, поправила приборы на столе, посмотрела на себя в зеркало. Подошла к плотным зелёным бархатным с бомбошками занавескам в соседнюю комнату. Постояла у двери, погладила занавески. Улыбается. Села, печатает.

«Вы хорошо подумали, Маша?» Бог мой, что ей думать, она старая дева, хоть на кого готова броситься… Она все думки продумала, у неё башка дырявая…

Звонок телефона.

Люся! Люся-а-а?! Пятый, только пятый, держи марку, Люся!

После пятого звонка взяла трубку.

Алё? Да какая, блин, «Бирюса»! Нет!

Кинула трубку. Снова сняла её, послушала гудок. Бережно положила трубку на рычаг. Быстро печатает, говорит вслух:

«Василий Иванович с болью в скобках чёрным десятым, точка: «Я человек уже пожилой, запятая, со сложившимися принципами. Точка. Вы должны знать это, запятая, Маша. Точка. Мне трудно будет из-за вас изменить свою жизнь. Точка. К тому же я был женат, запятая, и не раз, через «е», запятая, я стар, но я ещё могу нравиться… Через мягкий знак, потому что отвечает на вопрос «что делать»… Нравиться молоденьким девушкам, запятая, потому что у меня иногда встаёт…» Ремарка — встаёт, ходит вокруг рояля, скобка открывается, скобка закрывается, точка, мелким, чёрным, десятым… «… я могу свести с ума иногда кое-кого»… Господи, какая ерунда, меня ты точно с ума сведёшь, Вася Чапай…

Звонок, она кинулась, схватила трубку, кричит:

Алё? Алё? Нет. Нет. Сказала, нет!

Положила трубку, смотрит на часы. Встала. Повертелась у зеркала, поправила причёску, платье.

Это надо перекурить и перепить чайком. На балкончике, чтоб дымом не пахло, чтоб он не узнал, что я… «Речка Бирюса-а-а… Ля-ля-ля! Ля-ля-ля!»

Пошла на кухню, включила электрический чайник, дождалась, когда вскипит вода, сделала себе чай из пакетика, напевает:

«Там, где речка, речка Бирюса…» Главное — держать марку, Люся, главное! Барабанова! Слышишь меня?!

Подошла к буфету, открыла дверцу, достала бутылку водки, посмотрела на дверь с зелёными занавесками, ещё раз оглянулась, будто кто за ней подсматривает. Быстро налила в чай водки, бутылку спрятала в буфет.