Джеймс Донливи - Сказки Нью-Йорка

Адмирал: Немного штопора в челюсть еще никому не приносило серьезного вреда. Это доказано наукой. Кулак вращается в полете, и к тому времени, когда он достигает цели, быстрее, чем человеческий глаз способен отследить, удар обретает сверхразящую силу. Я изобрел его после многих лет наблюдений за нарезкой внутренней части ружейного ствола.

О’Рурк: Твой знаменитый удар надо назвать «шестнадцатидюймовый снаряд», Адмирал.

Адмирал: Слишком много хамства от тебя за один вечер. Ну, мисс Джентл, да нет… просто Гертруда. (Предлагает ей именно ту руку, которой он послал штопорный крученый удар Крисчену.) Думаю, что нам лучше пройти в комнату для отдыха ради более располагающей к маникюру атмосферы. (О’Рурку) А он уже повалялся достаточно, окати-ка его водой. (Направляясь к выходу.) Не хочу смущать его своим присутствием. Идемте, Гертруда, мы должны оставить Крисчена в уединении, чтобы он смог поскорее оправиться.

Джентл: (О’Рурку) Вам точно не пригодится нашатырь?

О’Рурк: Лекарство тут не поможет. Он свалился как дерево. Но даже в эту секунду Корнелий вел себя как настоящий мужчина. Тебе, Адмирал, все же не стоило так поступать с ним.

Адмирал: Помоги ему. И не надо драматизировать ситуацию. Когда он очнется, принеси ему немного выпить и скажи, что я жду его в тренировочном зале. На ринге я могу выглядеть как убийца, но за его пределами я веду себя как нормальный человек. Любой прирожденный боксер сделал бы то же самое, если бы увидел, что соперник на долю секунды забыл о защите.

О’Рурк:Твоя совесть чиста, Адмирал. Я сейчас поясню. Корнелий сделал то, что должен был сделать. Он поступил так же, как и множество других парней, которые вдруг поняли, что эта страна уже никогда не изменится. И что наши жены ради нашего же пропитания будут ежедневно выползать на улицы и продавать себя.

Адмирал: Думаю, что в присутствии Гертруды не стоит заводить разговор об этом.

Джентл: Но мне нравятся мужчины, которые ненавидят женщин.

О’Рурк: Ты понял, Адмирал? Если бы Крисчен сейчас соображал что-нибудь, он непременно бы восхитился этой позицией.

Адмирал: Ну, все, нам пора заняться маникюром, мисс Джентл. Спустимся в комнату для отдыха.

О’Рурк: (провожая их до двери) До встречи, мисс Джентл. Пока, Адмирал, и следи тщательней за своим штопором. Отныне и навсегда я запрещаю использовать его в моем заведении. (Поворачивается к рингу.) Это было великолепно сыграно, Корнелий. Адмирал теперь обязательно пригласит тебя на свой корабль, прокатишься разок-другой мимо берега. Я очень рад, что ты блестяще исполнил роль, лишь на секунду я подумал, что, может быть, Адмирал действительно нокаутировал тебя. (Подходит ближе.) Эй, Корнелий, в чем дело? Вставай, Корнелий, Адмирал тебя не видит — он ушел. (Дотрагивается до головы Крисчена, которая безвольно перекатывается на другую сторону.) Корнелий! Кончай шутить. (Кричит в сторону двери.) Эй, мисс Джентл, черт побери, возвращайтесь, ему нужен нашатырь.

Занавес.

Богатый ресторан в старинном здании с фабричными окнами. В искусственном саду, на нижнем этаже ресторана, стоит столик, накрытый белой скатертью. Июнь. Официанты, задравши носы, бегают взад и вперед, презрительно отмахиваясь от посетителей. Корнелий Крисчен и Шарлотта Грейвс спускаются по лестнице. Официант походя указывает им на столик. Ранний вечер, хотя солнце еще высоко и пышет во всю силу. Бурная растительность сада излучает изматывающее тепло, создавая томительное марево в атмосфере ресторана. Крисчен и Грейвс проходят и садятся на белые изящные стулья из тонкого прочного металла. Корнелий печально молчит, задумчиво дотрагивается до серебряной солонки и перечницы. Шарлотта опускает голову, склоняясь над столиком. Широкая соломенная шляпка возвышается над ее прической, похожей на копну сена. Унылый вечер вступает в свои права.

Крисчен: (кладет руку на столик) Тебе не кажется, что мои персиковые ботинки роскошны. Удивительный цвет!

Грейвс: Не знаю.

Крисчен: Я всё равно устрою здесь дефиле.

Грейвс: (ее соломенная головка подымается) Ну что ты, все же смотрят на нас.

Крисчен: Все потому что твоя нежная розовая кожа привлекает массу жадных взглядов — тебе никто не простит, что ты со мной.