Пьер Бомарше - Бомарше — Лекуантру, своему обвинителю.

Мой адвокат принесет вам, Лекуантр , пять или шесть приговоров, вынесенных этому человеку; сейчас дело находится в суде первого округа, куда он подал жалобу на окончательный вердикт, вынесенный судом под председательством неподкупного д'Ормессона , который трижды осуждал его. Таковы Провен и компания.

Оставим эти пресные интриги; вы еще столкнетесь с другими, в которых будет куда больше перца! Ради того, чтобы сорвать это дело, ничем не брезговали, исходя из общеизвестного принципа: нет и не будет поставщиков, кроме нас и наших друзей .

Я обязался, Лекуантр, осветить вам всесторонне мое поведение; я пообещал, что буду публично оправдан, отчитавшись перед нацией во всем мною сказанном, написанном или содеянном день за днем, на протяжении тягостных девяти месяцев; что в этом, доступном всем, докладе будет рассказано о моих поступках, совещаниях, письмах и заявлениях с такой точностью, что каждый здравый ум будет поражен их согласованностью, последовательностью и единообразием.

Обманутый изобличитель, неистовствующий на трибуне, может позволить себе не придерживаться метода столь строгого. Опираясь на всеобщую убежденность в его патриотизме, он может растекаться по древу и говорить что угодно, ничего не доказывая. Слушатели, положившись на него, не слишком следят за ходом его мысли, не замечают его ошибок, не протестуют против брани и нередко принимают в конце концов решение либо из чистого доверия к его рвению, либо просто устав слушать обвинения, которые никем не опровергаются.

Но человек, который защищается, не может ни на минуту отклониться от своей цели: он должен четырежды доказать свою правоту, прежде чем за ним ее призна́ют хоть раз; ибо ему нужно преодолеть груз бессознательного предубеждения против обвиняемого и всегда свойственное судьям отвращение к отказу от уже высказанного мнения, от уже вынесенного приговора. Я обращаю на это ваше внимание, чтобы вооружить вас против себя. Следите за мной со всей суровостью, главное, ничего мне не спускайте. Я надеюсь силой очевидных доказательств привлечь справедливый взгляд Конвента к декрету, осуждающему невинного человека и безупречного гражданина. И сверх того я поклялся сделать своим адвокатом вас, моего обвинителя ! Следите же неусыпно за всем, что я скажу. Это ваше дело, не мое. Продолжаю изложение фактов.

После того как наши враги за пределами Франции преследовали г-на де Лаога, чтобы, сыграв с ним какую-нибудь злую шутку, повредить тем самым делу с ружьями, после того как они исчерпали все свои возможности в Голландии, так и не отбив у нас охоту заниматься этим делом, они, видя, что не могут ни вывести меня из терпения, ни подловить, решили, что единственный выход для них — попытаться со мной договориться по-дружески, предложив мне за оружие весьма заманчивую цену.

Разными способами, через разных людей они пытались разжечь во мне корыстолюбие. Лаог не однажды писал мне об этом, доказывая, что за нами охотятся и продавцы и покупатели. Эти люди, за пределами Франции, действовали хотя бы в соответствии с собственными интересами. Но противодействие наших людей, наших канцелярий, наших министров!.. Оно приводило меня в ярость. Об этом я и писал в ответ Лаогу.

Двадцать девятого июня я был весьма удивлен, увидев его у себя.

— Вы, должно быть, думаете, — сказал он, — что меня привело к вам дело с ружьями? Разумеется, о нем тоже пойдет речь; но оно сейчас на втором плане. Я прибыл как чрезвычайный курьер с депешами такой важности, что господин де Мольд, наш посол в Гааге, счел возможным положиться только на мою порядочность, на мою верность.

Ведя розыск, он получил неопровержимые сведения, что в Амстердаме существует фабрика фальшивых ассигнаций . Он мог пресечь это дело и мог рассчитывать на захват оборудования и людей, а возможно даже, если бы удалось застать их врасплох, и на находку в этом гнезде иных, весьма важных документов; однако, — осмелюсь ли сказать? — к нашему стыду, в то время как прочие послы в Гааге купаются в роскоши, я сам видел, что господину Мольду нечем было покрыть расходы на эти аресты; и фальшивомонетчики ускользнули бы, не дай я ему в долг от вашего имени шесть тысяч флоринов!

Эпизод с депешами, привезенными моим другом, бросил бы благоприятный свет на дело с ружьями, он воздал бы честь нашему гражданскому рвению, показал бы, какими чувствами были движимы все причастные к делу; но он затянул бы мой рассказ; я предпочитаю отказаться от преимущества, которое мог бы из него извлечь. Оставляю его до другого случая [26] Эта записка была уже в печати, когда мне стало известно об обвинении, только что выдвинутом против меня в Якобинском клубе, будто я в Лондоне вместе с г-ном Калонном [27] (который, кстати, находится в Мадриде) выпускал фальшивые ассигнации. Вы видите, граждане, как молниеносно одна клевета порождает другую! Не забывайте, что я дал взаймы деньги на арест голландских фальшивомонетчиков; попросите Лекуантра сообщить, какую услугу я вам оказал, потом судите о достойном человеке, который меня изобличает. [27] Калонн Шарль-Александр де (1734–1802) — видный государственный деятель. С 1783 года — генеральный контролер финансов Франции. При нем французский дефицит достиг суммы в сто двенадцать миллионов. В 1787 году был лишен должности и сослан в Лотарингию, откуда эмигрировал в Англию. В эпоху революции — один из самых активных роялистов. Вернулся во Францию в 1802 году. .