Уильям Йейтс: Звездный единорог. Пьесы

Ах, волосы твои белым-белы.

Пора забыть о прошлых временах.
Мой наступил черед. А ты умрешь.

Где я? Зачем я здесь?

Ты всех прогнал,
Ведь получил ты шесть смертельных ран,
Потом из родника хотел напиться.

На камень я накинул пояс свой,
Чтоб крепко привязать себя к нему
И стоя умереть, но сил уж нет,
Ты пояс затяни.

Тебя я знаю.
Ты - Айфе, и мой сын твоим был сыном.
Я помню наш источник Ястребиный
И берег Байле, где убил его.
Так, значит, чудо сотворила Медб,
Чтоб ты могла убить меня по праву.

По праву - да, но Медб тут ни при чем,
И воины ее меня не знают,
Из Маха серый конь, в бою убитый,
Вновь появился, выйдя из воды,
Живой как будто, обошел три раза
Вокруг тебя и камня, а потом
Опять ушел под воду, и никто
Из всех ни шагу не посмел ступить,
Кроме меня.

Ну, у тебя есть право.

Старуха я теперь, и, чтобы ты,
Не вырвался на волю, отдохнув,
Покрепче к камню привяжу тебя
Своею шалью.

Не порви ее.
Прекрасны твои шали. Помню ту,
Что золотом сверкала.

Я забыла.

Зачем тебе лишаться этой шали?
Ведь, много крови потеряв, ослаб я.

Боялась я тебя, но вот связала
И больше не боюсь... Как бился сын мой?

Со временем он мог бы стать искусней,
Но лучше? Нет!

Слыхала, ты не знал,
Как мальчика зовут, но Айфе он
Тебе напомнил, и стать другом ты
Хотел ему, да Конхобар был против.

Да, против. Конхобар велел сражаться.
В тот день я в верности ему поклялся
И клятве изменил, сказал о сходстве,
Но кто-то речь завел о колдунах,
И я решил, что сходство - их работа,
Мы стали драться, я убил его,
Потом сошел с ума и с волнами
Сражался.

Я была непобедима,
А ты забрал мой меч, меня же бросил
Одну в горах, но я тебя нашла.
Я девою легла с тобою рядом
И ненависть узнала, как ушел ты,
И поклялась убить тебя во сне,
Но сына ночью родила меж черных
Двух тернов.

Я тебя не понимаю.

Умрешь ты скоро!
Идет к нам кто-то.
Селянин, верно. Он тебя увидит
И, беззащитный, содрогнется в страхе.
А я исчезну, правда, я еще
Кое о чем тебя спросить хочу.

Ой! Ой!

Я помню, ты - слепой старик.

Слепой старик, бродяга. Да. А ты кто?

Я - Кухулин.

Болтают, ранен ты.
Когда сражался ты на Байле-бреге,
Стоял я между Дураком и морем.
Твои запястья связаны по-женски.
С утра я тут брожу с моею палкой,
Потом услышал голоса, просить стал,
Потом узнал, что я в шатре у Медб,
Мне приказал, по голосу, верзила,
Чтоб Кухулина голову принес
В мешке, и мне дадут двенадцать пенсов.
Я взял мешок на кухне возле двери,
И мне сказали, где тебя искать,
Не думал обернуться я до ночи,
Ан нет, счастливый выпал мне денек.

Двенадцать пенсов!

Я б не согласился,
Не прикажи мне королева Медб.

Двенадцать пенсов! Это ль не причина,
Чтобы убить? А нож ты наточил?

Нож острый, им всегда я мясо режу.

Тебе, Слепец, должно быть, все известно.
То ль мать, то ль няня говорили, будто
Слепцы все знают.

Нет. Берут чутьем.
Иначе денег не видать бы мне
За голову твою.

Летит вон там
То нечто, чем я стану, умерев,
Моей души первообличье вижу,
Пушистое и славное на редкость,
И странное для воинской души,
Тем более моей.

Ну вот, плечо.
Вот шея. Ой! Ой! Как ты, Кухулин?

Как я? Пожалуй, петь охота.