Илья Нусинов - Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещен!

Ребята хохотали. Один Марат, потупившись, стоял на краю овражка и мрачно смотрел вниз.

Дно оврага было покрыто папоротником и крапивой. Крапива была здоровенная, в рост, с толстыми колючими стеблями. Она стояла плотно, стебель к стеблю, и злодейски шевелила иглистыми листьями.

— Ну, Марат, давай. Зажмурься и сигай, — подарил Венька товарища невеселым экспромтом.

— А может, через майку прожгет? — вяло сказал Марат.

— Снимай, снимай, — ликовал Стасик.

— Решили голыми, значит голыми!

Марат стянул майку, но решимости это ему не прибавило.

— И трусы! — не глядя на Марата, потребовал Венька.

— Иди ты знаешь куда! — разозлился Марат.

— А ты что думаешь, — сказал Димка, — это как загар — до сих пор эпидемия, а зад белый?

— Ладно, не ори! — Марат медленно стянул трусы, они легли вокруг щиколоток, как кандалы.

— Тебе считать или сам прыгнешь?

— Сам, — сказал Марат и робковато заглянул в овражек.

Дул ветер, и здоровые, как лопухи, крапивные листья угрожающе шевелились и показывали бледную, противную изнанку.

Ждали долго, но Марат стоял как изваяние. Когда пауза стала невыносимой, Марат вдруг заорал:

— Ну, что вы, столкнуть, что ли, не можете?

Принялись толкать, но Марат уперся, сдвинуть его было невозможно. Брови его были нахмурены, он был напряжен, он был несчастен.

— Чего упираешься?

— Это не я, — сказал Марат.

— Это не он, — захохотал Стасик, — это его инстинкт самосохранения держит.

— Давай я тебя с ходу пихну, — предложил Димка и, разбежавшись, вперся ладошками в крестец Марата.

Марат крякнул, дрогнул, переступил левой ногой, трусы остались болтаться на правой, но удержался на краю обрыва.

— Сейчас мы вдвоем оттуда разбежимся, и порядок, — обнадежил его Димка. — Пошли!

Разбежались оттуда. Марат напрягся и врос в землю, как вратарь, когда бьют одиннадцатиметровый. И если бы не Стасик, «порядок» вряд ли был бы водворен. Но Стасик незаметно присел на корточки и, когда ребята подбежали и с гиком толкнули Марата в спину, дернул за Маратовы трусики. Правая нога оторвалась от земли, и Марат кубарем полетел в крапиву.

Он взвыл, как вепрь, и выскочил из крапивного куста, словно из проруби.

— Во дерет! — завопил он, счастливо улыбаясь, несмотря на слезы, которые текли из глаз.

Ребята сгрудились за его спиной.

— Ну как? — спросил Марат.

— Ерунда, — разочарованно сказал Стасик. — Одни царапины.

— Ничего не ерунда, — возразил Димка. — Это ж как в проявителе, не сразу проступает.

— Может, при красном свете стрекаться надо? — сострил Стасик.

— Сейчас как дам в лоб! — остервенился Марат. — Знаете, как дерет!

— Есть! — закричал Шарафутдинов. — Проявляется!

Все нагнулись и осмотрели Маратов зад.

— Порядок! — удовлетворенно сказал Димка. — Законная сыпь. Раздевайся, братва!

…В крапиву входили каждый в соответствии со своим характером. Димка — как в горячую ванну, «привыкая»: сперва ногой пощупал, потом на колени встал, потом сел, а потом, скрипя зубами, и лег. Шарафутдинов, сосчитав до трех, сжал кулаки, прыгнул, обжег пятки и тут же вскочил. Венька кинулся в упоении, даже с каким-то неистовым наслаждением: стеная от боли, он катался по крапиве.

После двух или трех неудачных попыток войти в крапиву Шарафутдинов, обмотав трусами руку, сорвал пучок крапивы, подошел к стоящему в стороне Стасику и сказал:

— Знаешь, у меня что-то героизма не хватает. Вали, похлестай меня. Только чтоб не бить. Чтоб стрекать. А сам-то ты чего не лезешь?

— Давай, давай! Не разговаривай! — строго сказал Стасик и принялся хлестать Шарафутдинова.

— Проступает? — спросил Шарафутдинов, безуспешно пытаясь увидать свою спину. Слезы текли из его глаз, но он крепился.

— Дело мастера боится! — радостно ответил Стасик.

— Погоди, — взмолился Шарафутдинов. — Я сейчас в зеркало взгляну. — И бросился к осинке.

Ни зеркала, ни обложки «Советского экрана» на траве не было.

— Братва, — хриплым голосом сказал Шарафутдинов. — Нам конец! Митрофанушка-то возвращалась. Значит, она все видела.

Все испуганно взглянули на него, подошли к осинке и принялись ногами разгребать траву. Зеркала не было.

…А за кустиками мелькнули знакомые тоненькие ножки в сандаликах.

На линейке Дынин размечал места участников завтрашнего карнавала. Гусь ходил за ним с ведерком краски и кистью.