Илья Нусинов - Добро пожаловать или Посторонним вход воспрещен!

— Бедненькие, как мучаются, — вздохнула санитарка.

— Здесь зрители аплодируют, — говорит на трибуне Дынин. — Аплодируют, аплодируют… Кончили аплодировать. Прочертите линию, через которую нельзя заходить, — распорядился он.

Гусь прочертил на земле линию.

— А может, они по одному будут появляться, — предложила Валя. — И каждый что-нибудь такое сделает…

— Они сделают, — возразила длинноногая. — На всю жизнь закаешься.

— Давайте без отсебятины, — строго сказал Дынин. — Дальше. (Читает.) «Парад, стой», — командует руководитель, и все останавливаются». — И, скомандовав сам: — Парад, стой! — с силой топнул ногой.

Песок посыпался так, что Косте пришлось прикрыть голову газетой.

— Отменить родительский день!.. — услышал он крик докторши и прильнул к щели.

— Пять обмороков! — кричала докторша, выбегая на площадку. — Четыре с сыпью!.. Третий отряд!.. Инфекция!.. Интоксикация!.. Карантин!.. — выкрикивала она, как заклинание.

— А Митрофанова? — спросил Дынин.

— Пока здорова. Все пять случаев — мальчики.

Ноги Дынина загрохотали по ступенькам трибуны.

— Я — метеор, я — болид, у меня живот болит, — продолжал свой астральный бред Венька.

— Костя Иночкин, ты здесь? — на одной ноте произносил Стасик. — Здесь!.. А где ты?..

— Гав! Гав! — раздался предостерегающий лай Димки.

— Неподалеку!.. — продолжал Стасик. — В темноте.

— Сижу за решеткой в темнице сырой… — заглушая его, стал декламировать Марат. — В темнице!.. В темнице!.. В темнице!..

— Гав! Гав! Гав!..

Но Стасик не унимался:

— Над трибуной — флаг, под трибуной…

— Гав! Гав! Гав!..

— В темнице! В темнице! В темнице!..

— Нянечка, — растерянно сказала сестра. — Может, им что-нибудь вспрыснуть?

Ребята замолкли, со страхом ожидая ответа.

— Без укола не останутся, — обнадежила санитарка. — Доктор придут, вспрыснут.

— Гав! Гав!..

— Дедушка! Прадедушка! Праматушка! Прабабушка! Пра-пра-пра-пра!..

Дверь раскрылась, и в палату в накинутом на плечи белом халате вошел Дынин. За ним — докторша, Валя и все вожатые.

— А-а, — сказал Дынин. — Никитин, Шарафутдинов, Стабовой и вся компания.

— Разлитая сыпь с серозным наполнением, — пояснила докторша. — Очень странной конфигурации.

— Заболели, значит? — сказал Дынин. — Заболели?..

— Над трибуной… над…

— Праматушка! Прабабушка! Пра-пра-пра…

— Артисты! — восхищенно сказал Дынин. — Художественный театр! А говорили, талантов нету… — Он подошел к Шарафутдинову и решительно сдернул с него одеяло. — Лжецы! — с ласковой укоризной сказал он. — Симулянты! Самострелы!..

Бред как рукой сняло.

— А ну, марш отсюда!

Завхоз, плюясь и чертыхаясь, косил крапиву в овраге.

А на краю оврага молча стояли участники крапивной эпопеи и Валя.

— Ну, может, вы мне наконец объясните, — сказала Валя, — что это за дурацкие шутки с крапивой?

Ребята молчали.

— Мы в космонавты готовимся, — нагло сказал Стасик. — Волю воспитываем.

— Свиньи вы все! — сказала Валя. — Просто свиньи.

— Гляди! — сказал вдруг Димка. — Деревенские-то!..

Далеко за забором, сверкая в лучах солнца, двигалась по полю какая-то удивительная машина — комбайн с прицепами и ритмично вздымающимися гребенками. На машине и на всех прицепах работали деревенские ребята. Они работали так увлеченно и так весело, что от них нельзя было оторвать глаз. К комбайну подскакал кто-то на лошади, переговорил быстро и ускакал. А за комбайном шла стайка девочек и подбирала колоски.

— Митяй!.. — закричал Венька.

Парнишка, сидевший за штурвалом, поднял руку и приветливо замахал.

— Венька!.. Димка!.. — кричали деревенские.

— Вовочка!.. Андрей!.. — кричали городские.

Валя с изумлением переводила глаза с деревенских на своих, со своих — на деревенских. Она и не подозревала, что они знакомы.

— То-лик!.. То-лик!.. — восторженно кричал Венька.

— Давайте к нам!.. — кричали деревенские.

— Нам нельзя! — крикнул Венька и посмотрел на Валю.

Валя опустила глаза.

Донесся звук горна.

— Пошли строиться, — сказала Валя, и ребята понуро двинулись за ней.

Из щелей били солнечные лучи, и под трибуной было довольно светло. За это время здесь все изменилось. Посредине стоял ящик, покрытый искусно вырезанной бумажной салфеткой. На ящике в баночке из-под майонеза — букетик ромашек. Другая такая же салфетка покрывала доску, привязанную к стене, — это была книжная полка. С обеих сторон полки были прикноплены открытки: на одной — Юрий Гагарин, а на другой — гладиолусы. На гвоздике висело полотенце. Охапка сена на земле была покрыта простыней, в изголовье лежала вышитая подушка.