Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том четвертый. Драмы в прозе

Зоост.Бравый они народ. Намедни, я слышал, один в поле речь держал перед тысячами и тысячами людей. Скажу прямо — это вам не та латинская бурда, которой нас потчуют с кафедры. Этот без обиняков говорил, как нас до сих пор морочили и в темноте держали и как нам правдою просветиться. И все по Библии, слово в слово.

Иеттер.Да ведь так оно, верно, и есть. Я уж сам немало об этом думал.

Бойк.Потому и народ за ними по пятам ходит.

Зоост.А как же, кому неохота услышать новое да еще доброе слово.

Иеттер.Ну и что? Почему нельзя каждому проповедовать на свой лад?

Бойк.Поживей, ребята! Вы так усердно языки чешете, что забыли о вине и об Оранском.

Иеттер.Об Оранском забывать не след. Он для нас — каменная стена. Стоит только о нем подумать, и кажется — вот за кем ты укроешься, так что сам черт тебя не достанет. За здоровье Вильгельма Оранского! Ура!

Все (хором). Ура! Ура!

Зоост.Ну, старик, вымолви и ты словечко!

Ройсюм.За бывалых солдат. За всех солдат! Да здравствует война!

Бойк.Браво, старче! За всех солдат! Да здравствует война!

Иеттер.Война! Война! Вы сами не понимаете, что кричите! Слово это у вас само собой с языка срывается. И не диво, но нашему брату от него, ей-богу, так тошно становится, что и не скажешь. Весь год слушать грохот барабанов да разговоры, что этот-де отряд наступает оттуда, а тот отсюда, один взял высоту и остановился у мельницы, сколько там народу полегло, а сколько здесь, кто деру дает, а кто вперед продвигается, да еще, хоть тресни, не поймешь, кто же все-таки внакладе, а кто в выигрыше. Или и того лучше: взяли какой-то город, перебили всех мужчин и замучили несчастных женщин и невинных младенцев. От тоски и страха сердце замирает. Только и думаешь: «Вот придут и с нами то же сделают!»

Зоост.Потому-то каждый бюргер обязан владеть оружием.

Иеттер.В первую очередь семейный. И все-таки я предпочитаю слушать о солдатах, нежели смотреть на них собственными глазами.

Бойк.Это уж, кажется, в мой огород.

Иеттер.Я не об вас говорю, земляк. Мы только и вздохнули, как разделались с испанцами.

Зоост.Видать, тебе с ними туго пришлось.

Иеттер.Придержи язык.

Зоост.Много, что ли, они навольничали, когда у тебя стояли?

Иеттер.Молчать, говорят тебе.

Зоост.Прогнали тебя из кухни, из погреба, из дому, а главное, из постели.

Смеются.

Иеттер.Ох, дурья твоя башка!

Бойк.Мир, господа! Неужто солдату пить за мир? Ну, а если вы об нас и слышать не хотите, пейте за собственное свое здоровье, за здоровье мирных бюргеров.

Иеттер.Что ж, охотно! За безопасность и покой!

Зоост.За свободу и порядок!

Бойк.Идет! С удовольствием присоединяемся.

Чокаются и весело повторяют последние слова, но каждый говорит другое и на свой лад, отчего получается нечто вроде канона. Старик прислушивается и наконец вступает в общий хор.

Все.За безопасность и покой! За свободу и порядок!

Маргарита Пармскаяв охотничьем платье. Придворные. Пажи. Слуги.

Правительница.Отставить охоту, сегодня я на коня не сяду. И позовите ко мне Макиавелли.

Все уходят.

Мысль об этих страшных событиях не дает мне покоя! Ничто меня не радует, ничто не веселит. Никуда мне не деться от этих образов, не уйти от забот. Король скажет — вот они, плоды твоего мягкосердечия, твоей снисходительности. И все же совесть говорит мне, что в каждое из роковых мгновений я поступала разумно и правильно. Неужто надо было мне порывом гнева раздуть огонь так, чтобы он вспыхнул повсеместно? Я надеялась, что не дам ему распространиться, что он заглохнет сам собою. Да, все, что я говорю себе, все, что я знаю, служит мне оправданием, но как на это посмотрит мой брат? Я не вправе отрицать — наглость чужеземных проповедников росла день ото дня; они глумились над нашей святыней, они пробудили темные чувства черни, заразили ее духом лжи и сумасбродства. Грязные люди затесались в толпу смутьянов, и свершились ужасные деяния, о которых и подумать-то страшно, а я теперь должна сообщать о них испанскому двору подробно и незамедлительно, дабы молва меня не опередила, дабы король не подумал, что от него таят еще более страшное. Как мне одолеть это зло, не знаю, то ли жестокой расправой, то ли милосердием. Мало значим мы, сильные мира сего, в волнах житейского моря. Нам кажется, что мы властвуем над ними, а они возносят и низвергают нас, подхватывают и несут то в одну, то в другую сторону.