Иоганн Гете - Торквато Тассо

Ах, эта Ариосту похвала
Из уст его была отрадна мне,
А не обидна. Что за утешенье
Нам узнавать про славу человека,
Которого мы чтим за образец!
Себе сказать мы можем тихомолком:
Приобрети хоть часть его достоинств,
И славы часть тебе принадлежит.
Нет, что глубоко сердце взволновало,
Чем и теперь полна моя душа,
То — образ мира чудного того,
Что быстро и неутомимо вкруг
Великого, мудрейшего из смертных
Вращается и круг свой совершает,
Что предписать дерзает полубог.
Я жадно слушал и впивал слова
Уверенные опытного мужа,
Но — ax! — чем глубже вслушивался я,
Тем больше пред собой самим я падал,
Боясь, как эхо гор, навек исчезнуть,
Как слабый отзвук, как ничто, погибнуть.

Ты живо чувствовал еще недавно,
Как тесно связаны герой с поэтом
И как они один другого ищут;
Завидовать не должен ни один.
Как ни прекрасны громкие дела,
Прекрасно также полноту деяний
Потомкам передать посредством песен.
С тебя довольно — в малом государстве,
Тебя хранящем, бурный мира бег,
Как с берега, спокойно созерцать

Не здесь ли я увидел в первый раз,
Как награждают храбрых? Лишь пришел
Я мальчиком неопытным сюда,
Как этот праздничный турниров шум
Феррару вашу средоточьем чести
Мне показал. Какой блаженный мир!
Арену, на которой во всем блеске
Была должна теперь явиться храбрость,
Круг замыкал, какого солнца свет
Не озарит вторично никогда.
Там женщины прекрасные сидели
И первые вельможи наших дней.
По их рядам носился в изумленье
Мой взор; и слышалось: их всех сюда
Прислал их тесный, сжатый морем край,
Они все вместе образуют суд,
Который о заслуге и о чести
Последний произносит приговор.
Пройди ряды, и никого не встретишь,
Кто б мог стыдиться своего соседа!
И наконец раздвинулся барьер:
Чу, стук копыт, блестят щиты и шлемы,
Пажи столпились, грянула труба,
И копья затрещали, и, встречаясь,
Щиты и шлемы загудели, пыль
Окутала, мгновенно эакружась,
Победы честь, сраженного позор.
О, дай пред этим зрелищем прекрасным
Мне опустить завесу, чтобы я
Не чувствовал в блаженный этот миг,
Как недостоин я и как ничтожен.

Коль этот круг и славные деянья
Порыв к труду в тебе воспламенили,
То я тебе могла, мой юный друг,
Урок терпенья тихий дать в то время.
Те праздники, которые ты славишь,
Что восхваляли сотни языков
Передо мной, я не видала их.
В том тихом месте, где звучал чуть слышно
Мне отголосок счастья и утех,
Чтоб замереть, пришлось мне много скорби
И много грустных пережить раздумий,
Там образ смерти надо мной парил,
Широкими крылами закрывая
Надежду на прекрасный новый мир.
Он только постепенно исчезал,
Давая мне увидеть краски жизни, —
Как сквозь покров, хоть тускло, но отрадно,
Вновь форм живых я видела движенье,
Поддержанная женщинами, я
Впервые поднялась с одра болезни.
Лукреция, полна цветущей жизни,
Явилась, за руку тебя ведя.
Ты первый был, кто в этой новой жизни,
Неведомой, навстречу вышел мне.
Надеялась я для обоих нас,
И та надежда нас не обманула.

И я, людскою давкой оглушенный
И непривычным блеском ослеплен,
Волнуем бурей множества страстей,
По коридорам дремлющим дворца
С твоей сестрою молча рядом шел,
И только что ты в комнату вошла,
Ha женщин опираясь, о, какой
То был блаженный миг! Прости, прости!
Как исцеляет близость божества
Того, кто пьян безумною мечтой,
Так я от всех фантазий, ото всех
Моих страстей и ложных устремлений
Был исцелен, взглянув в твои глаза,
И если раньше тысяче предметов
Я страстное желанье расточал,
Я со стыдом опять пришел в себя,
Познав одно, достойное желаний.
Так тщетно ищут на морском песке
Жемчужину, которая, сокрыта,
Спокойно дремлет в тихой скорлупе.

Тогда пришли златые времена.
Не будь в то время герцогом Урбино
Взята от нас сестра, то наши годы
В безоблачном бы счастье потонули.
Но нам теперь недостает — увы! —
Ее веселья, бодрости беспечной,
Ее очаровательных острот.

Я это слишком знаю: с той минуты,
Когда она уехала, никто
Не заменил тебе былую радость.
Как это грудь терзало мне! Не раз
Мою печаль вверял я тихой роще.
Ах, восклицал я, иль одна сестра
Была всем счастьем жизни для нее?
Иль нет сердец, достойных твоего
Доверия, и чувств, согласных боле
С твоей душой? Погасло ль остроумье?
И неужели женщина одна
Всем для тебя являлась? О, прости!
Порой я думал о себе, желая
Быть для тебя хоть малым чем-нибудь,
И не словами — делом я хотел
Тебе служить, доказывая в жизни,
Как это сердце предано тебе.
Но это мне не удавалось, я
Впадал в ошибки, часто оскорблял
Того, кто был тобой оберегаем,
Что разрешала ты, я только путал
И чувствовал, что только отдаляюсь,
Когда к тебе приблизиться хотел.