Иоганн Гете - Торквато Тассо

Коль это ты приписываешь счастью,
Я соглашусь: ведь выбор счастья слеп.

Повязку носит также справедливость
И закрывает взоры на обман.

Всегда счастливый превозносит счастье!
Ему приписывает сотню глаз,
Разумный выбор, строгое старанье,
Зовет Минервой, как-нибудь еще,
Наградою считает скромный дар,
Случайное — заслуженным убором.

Ты высказался до конца. Довольно!
Я в сердце заглянул твое и знаю
Тебя навек. О, если б знала так
Тебя княжна! Не расточай же стрелы
Твоих коварных глаз и языка!
Ты тщетно мечешь их! Не попадают
Они в неувядаемый венок.
Будь так велик, чтобы отринуть зависть!
Тогда мой лавр оспаривать ты можешь,
Я свято чту его; но покажи
Мне человека, что достиг того,
К чему стремлюсь я, укажи героя,
Знакомого нам только по преданьям,
Поэта укажи, кого сравнить
С Гомером и Вергилием возможно,
И, наконец, такого человека,
Кто трижды эти лавры заслужил,
Кому в три раза более, чем мне,
Их стыдно, и паду я на колени
Пред божеством, венчавшим мне главу;
Не прежде встану, чем она убор
С моей главы возложит на него.

Ты заслужил их, можешь быть уверен.

Я от суда не стану уклоняться,
Но я презрения не заслужил.
Меня мой князь признал венка достойным,
Он был сплетен рукой моей княжны,
Никто его оспаривать не смеет!

Такой высокий тон и страстный жар
Тебе не подобают в этом месте.

Мне подобает здесь все, что тебе.
Иль правда изгнана из этих мест?
Иль во дворце свободный дух закован,
Подавлен благородный человек?
Мне кажется, что здесь уместнее всего
Возвышенность души! К великим мира
Ужель она свой доступ не найдет?
Должна найти. Лишь благородство крови
Доселе приближало нас к князьям,
Но почему ж не чувство, что природой
Не в равной мере каждому дано,
Как и не всем — толпа великих предков?
Здесь робость чувствует одна ничтожность
И зависть, что сама себя срамит,
Как неприлично грязной паутине
Ползти по этим мраморным стенам.

Ты дал мне право пренебречь тобой!
Мальчишка бойкий, силой ты хотел
Стяжать доверие и дружбу мужа?
Иль наглостью своей кичишься ты?

То, что ты наглостью зовешь, милей,
Чем то, что я зову неблагородным,

Достаточно ты молод, чтоб тебя
На добрый путь направить воспитаньем.

Не так я юн, чтоб падать пред кумиром,
Довольно стар, чтобы давать отпор.

Где губ игра и струн решает дело,
Ты — гордый победитель и герой.

Хвалить не стану силу рук моих,
Она себя еще не доказала,
Но верю ей.

Ты веришь в дерзость счастья,
Щадившего тебя до этих пор.

Я чувствую теперь, что вырос я.
С тобой желал я менее всего
Игру оружья грозную изведать,
Но ты раздул во мне огонь, кипит
Вся кровь моя, болезненная жажда
Жестокой мести пенится в груди.
Когда ты смел, то выходи на бой!

Ты позабыл, кто ты и где стоишь.

Святилище не терпит оскорблений.
Ты этот храм поносишь и сквернишь.
Не я, кто шел тебе навстречу с даром
Доверия, почтенья и любви, —
Твой дух грязнит прекрасный этот рай,
И чистый зал сквернят твои слова,
А не волненье сердца моего,
Что и пятна малейшего не терпит.

Высокий дух в такой груди тщедушной!

Здесь место есть, чтоб ей вздохнуть свободно!

И чернь словами воздух потрясает.

Ты дворянин, как я? Так докажи.

Я дворянин, но знаю, где стою.

Пойдем со мной туда, где можно биться.

Ты требовать не вправе, я — идти.

Препятствие желательно для труса.

А трус грозит, где безопасен он.