«Эликсиры алхимиков» — очень сложное произведение; оно состоит из 107 «версетов» наподобие библейских (впрочем, Милош не одобрял ни этот термин, ни такое сопоставление), в которых автор запечатлел свое философское, мистическое и теологическое видение действительности. Это обобщение — столь необычное и сжатое, что сам автор счел необходимым во втором издании сопроводить его пространным комментарием; в нем Милош подтвердил, что поэма эта — не что иное, как «новый свет, брошенный на неприкосновенную книгу ортодоксального католицизма». Мы не можем здесь вдаваться в развернутое толкование этого сочинения и ограничимся тем, что отошлем читателя к уже цитировавшемуся нами, отличающемуся взвешенностью суждений труду Жака Бюжа.
С «Эликсирами» завершилась «метафизическая» стадия, и Милош погрузился в изучение Библии, надеясь, среди прочего, найти объективное подтверждение тому, что субъективно было для него очевидно, — соответствию между его собственными теологическими воззрениями и христианской верой.
Но прежде чем касаться результатов этих библейских изысканий, следует хотя бы упомянуть сочинения, посвященные его родине, Литве. У них была и политическая цель: возрожденная литовская нация (ее самоопределение, как уже было сказано, произошло в январе 1918 г.) должна была предстать в собрании европейских народов во всем богатстве своих исторических, культурных и литературных традиций. И кто лучше Милоша, профессионального дипломата, изысканного поэта, ученого полиглота, мог справиться с этой задачей? Переложения литовских сказок и побасенок на французский — это настоящая оригинальная творческая работа. В ней Милош излил всю свою ностальгию по утраченной родине (символу райской чистоты детства, как явствует из первых же его сочинений) и все свои живые чувства к природе. Милош не наивен: «Природа (столь прекрасная в глазах большинства людей), эта природа, в лоне которой мы живем тысячи лет, есть нечто абсолютно безобразное и низкое. Мы выносим ее только потому, что в глубине нашей души еще живет воспоминание о первозданной природе, божественной и истинной» [24] Цит. по: Armand Guibert, Milosz et la nature , in «Les Lettres», op. cit., p. 102.
. Именно поэтому, считает А. Гибер, следует толковать отношение Милоша к природе (символически представленной в образе его родной земли) как «чувство поначалу романтическое, которое просветляется, рассеивается с осознанием того, что любовь к Природе — всего лишь любовь к миражу, и наконец отступает перед прекрасным ликом Бога» [25] Ibid. В этом смысле можно сказать, что в размышлениях Милоша, даже самых смелых, нет ни малейшей примеси пантеизма (ср. Jacques Buge, op. cit., p. 161).
.
Что касается результатов библейских исследований Милоша, то они были собраны в 1933 г. в «Разгадке Апокалипсиса Иоанна Богослова» (в продажу не поступала), а затем в изданной в 1938 г. за счет автора книге «Ключ к Апокалипсису». Еще мать–еврейка приохотила Милоша к изучению Библии, а затем он продолжил эти занятия под руководством Ледрена и не оставлял их всю жизнь. Но в этих сочинениях речь идет о другом: о попытке, скорее неудачной, «истолковать» самую загадочную книгу Писания, накладывая изречения из нее, с соответствующим «ключом», на современную ему историческую действительность. Не стоит труда подсчитывать, насколько Милош преуспел в своих пророчествах. Конечно, нетрудно улыбнуться, читая некоторые его предсказания; но просто дух захватывает от того, что в 1933 г. он предвидел великие мировые потрясения в 1939–1944 гг. и объявлял, что «война рыжего коня — это война польско–немецкая, по крайней мере поначалу».
«Мигель Маньяра»
«Мигель Маньяра» — несомненно, самое значительное, долговечное и успешное произведение Милоша. Идея этой театральной «мистерии» пришла к нему при чтении одной журнальной статьи. Возможно (мы уже упоминали о редкой замкнутости Милоша в том, что касается его внутренней жизни) это была рецензия на книгу А. Де Лату- ра «Дон Мигель Маньяра. Его жизнь, его рассуждение об истине, его исповедание веры», вышедшую в Париже в 1857 году. «Как бы то ни было, с тех пор прошли годы, прежде чем Милош смирил свои духовные метания и претворил их в универсальный символ… «Мигель Маньяра» окончательно завершает и иллюстрирует милошевскую концепцию образа Дон Жуана» [26] Antonio Spallino, op. cit ., p. 1013.
.
И в самом деле, впервые у Милоша мы встречаемся с Дон Жуаном в приложении к «Семи одиночествам» — в «Сценах для"Дон Жуана"». Сюжет их прост: Дон Жуан, классический старый либертин, согласно установившейся традиции [27], после смерти отца женится на Лоле, но обнаруживает, что она изменяет ему, старику, с его младшим братом, молодым и пылким любовником. Начинаются приступы ревности, а когда измена подтверждается, совершается ужасная, кровавая месть. «Сцены» написаны языком жестоким и непристойным, напоминающим об извращенном наслаждении; это типичный образец «черного» театра и как таковой не может быть представлен на сцене. «Как, каким чудом можно перейти от этой бездны, театра мрака и проклятия, к театру света и искупления?» [28](имеется в виду «Мигель Маньяра»). Понадобился промежуточный этап — «Посвящение в любовь», где Пи- намонте–Маньяра проделывает путь от жестокого, необузданного, инфернального Дон Жуана из «Сцен» к умиротворенному (в романе — лишь частично) Дон Жуану из «Маньяры».
Читать дальше