Мартин Вальзер - Дуб и кролик

Алоис. У меня просто такая привычка осталась еще со времен лагеря. Я могу только сослаться на унтершарфюрера Шёка, который нам приказал так называть кроликов. Каждый раз, когда в лагере на одного еврея становилось меньше, унтершарфюрер говорил нам, что такое-то и такое-то имя освободилось. А когда эсэсовцы желали отведать жаркого, они приходили ко мне, потому что я занимался кроликами, и говорили: «Дай-ка мне Веньямина или Морица!»

Горбах. Несмотря на это, Алоис, ты должен немедленно перекрестить своих кроликов. Может произойти недоразумение.

Алоис. Но тогда я, с вашего разрешения, сошлюсь на унтершарфюрера Шёка, господин крейслейтер.

Горбах. Его же никто не знает.

Алоис. Это ошибка! Его должны были бы знать все. Сам фюрер однажды в Бюкебурге пожал ему руку. (Встает по стойке «смирно».) Сам фюрер, господин крейслейтер.

Горбах. Ах, Алоис, фюрер сейчас далеко. Пошли.

Алоис. Вверх или вниз?

Горбах. Вверх. И если появится патруль, тебе придется туго. Понимаешь? Я скажу, что ты сбежал, а я за тобой погнался. Вперед, руки вверх, по крайней мере подними одну руку.

Алоис. Так точно, господин крейслейтер.

Горбах. И никаких попыток к бегству, понятно?

Алоис. Так точно, господин крейслейтер.

Идут вперед.

Горбах. Как только мы снова очутимся в районе Брецгенбурга, ты сможешь опустить руку. Не так быстро... Алоис... Если ты вздумаешь удрать, я выстрелю. Понятно? (Достает пистолет.)

Алоис. Так точно, господин крейслейтер.

По крутой дороге слева направо поднимаются трое нагруженных фольксштурмистов и член гитлерюгенда Ценкер. Таща за собой велосипеды, они скрываются направо.

За ними медленно следуют пленные: поляк Ежи и кельнерша Мария. Они тащат прицеп, нагруженный продуктами, котлом и ящиками с вином. За прицепом идет Машник. По всей видимости, он является сторожем пленных. По костюму мы узнаем в Машнике кельнера, но на рукаве у него повязка фольксштурмиста.

Машник. Так, а теперь я командую: отделение, стой! У меня руки чешутся сервировать завтрак. Должно быть, уже пять минут первого. (Вынимает часы.) Ну, что я сказал: шесть минут первого. Хорошо я теперь выгляжу, нечего сказать! Вокруг ни одного крейслейтера, которому я мог бы подать завтрак. Ну, вы там, устраивайтесь поудобнее!.. Приказа развязать вас дано не было. И даже не дали приказа накормить вас. Так для кого же мне теперь сервировать стол? Черт побери, вот так положение! За тридцать девять лет службы такое случилось первый раз: пять минут первого — и никого нет, кому можно подать завтрак. Обычно я начинаю ощущать голод только четверть третьего, но в данной ситуации у меня нет другого выхода. Война есть война. Машник, ты должен с этим примириться. (Снимает с прицепа продукты. Расстилает на пеньке салфетку и расставляет легкую закуску.) Может быть, вы пока немножко отвернетесь в сторону, а то мне совсем кусок в горло не пойдет. Мария, слышишь, что я сказал? Смотреть в другую сторону! Это приказ. (Вздыхает.) Тяжелый это крест — подавать самому себе. Все одно что самого себя целовать. (Ест с отвращением. Разглядывает каждый кусок.)

Ежи и Мария следят за ним голодными глазами.

(Не замечая этого.) Да, Мария, красивый парень твой поляк. Если хочешь его немножко приласкать... Я не смотрю. (Взглянув на них.) Смотреть в другую сторону! Что я сказал! Черт возьми, ну давай, поцелуй его. Может статься, это в последний раз!

Мария и Ежи молчат.

Это же не моя вина, что вас сцапали. Для чего тебе нужно было открывать дверь и пускать их в комнату, когда у тебя находился поляк?

Мария. А откуда я могла знать, что Анна такая подлая и сразу донесет на меня? Все оттого, что она мне просто завидует. Ее Алоис никуда не годится.

Машник. Не обязательно было для этого связываться с поляком.

Слева выходит Анна. Легкое пальто распахнуто, виден фартук кельнерши.

Мария. Нате вам... пожалуйста... Явилась благородная подруга. Желает теперь поразвлечься. Поглазеть, как крейслейтер будет брить меня наголо.

Машник. Кого я вижу! Анна! (Вскакивает с места.)

Анна. Мне нужно с тобой поговорить, Машник!

Машник. Всегда к твоим услугам, Анна. Проходи. Садись. Может быть, слегка закусишь?