Мартин Вальзер - Дуб и кролик

Общее веселье.

Женщина не все может понять. В особенности хоровой кружок.

Общий смех. Крики «браво».

Я вспоминаю унтершарфюрера Шёка, который сказал: «Алоис, мужские дела остаются мужскими делами».

Легкое отчуждение.

Я счастлив, что стал членом этого Общества. Конечно, я очень привязан к моим кроликам. Я так же привязан к Анне. Но с Анной я так же мало могу петь, как и с кроликами, в этом главная беда.

Общий смех.

Теперь я стал членом хорового кружка, у меня есть Анна, у меня есть мои кролики, большего человек не может требовать. Простите, но я так взволнован от счастья. Мне так сейчас хорошо, что у меня двоится и троится в глазах. То, что мы вообще все остались в живых и снова стоим здесь в день рождения фюрера!

Отчуждение.

Самое лучшее, когда ты не все знаешь. Оказывается, нас жестоко преследовали, и только теперь все это вышло наружу. Я здорово испугался, когда недавно на собрании общины узнал, как меня самого в те времена преследовали.

Смех.

Но поскольку никто не знает, когда кончается одно преследование и начинается другое, мы все должны радоваться тому, что мы вообще живы. Поэтому хочется петь, когда тебе в голову вдруг приходит мысль, что ты еще жив.

Одобрение.

Унтершарфюрер Шёк сказал: «Алоис, тот, кто постиг идею, тот уцелеет». А потом он сказал остальным: «Посмотрите на Алоиса, он простой человек, но идею он постиг».

Общее отчуждение.

Не думайте, что я стал воображать о себе или хочу возвысить себя. Унтершарфюрер был веселым человеком, и я, как говорится, был у него на хорошем счету.

Горбах все время делает знаки Потцу, чтобы тот, наконец, дал вступление хору. Один из полицейских приближается. Он явно ждет приказаний. Доктор Церлебек вынимает записную книжку.

Точно так же, как и у господина крейслейтера. Теперь он перестал им быть. Мы все бесконечно счастливы, что, наконец, в нашей стране царит покой, какого никогда раньше не было. Сколько огорчений пришлось пережить из-за меня нашему дорогому дирижеру в те времена, когда он еще вынужден был носить ненавистную форму. Теперь он ко мне хорошо относится. Из-за пения. Поэтому можно сказать: в пении — сила. Гораздо больше силы, чем в быке. Вот эти вороны, которые всегда здесь присутствуют на дне рождения фюрера, эти преданные вороны тоже видели тогда, как со мной произошел мой самый страшный рецидив большевизма. Я вчистую предал наш город, хотя, с другой стороны, это впоследствии пошло на пользу, что теперь выяснилось благодаря вон той доске. Я считаю, что перед воронами мы не должны стесняться. Они всегда наблюдают за нами, но все же не могут постигнуть, что человек ненадежен, пока он жив. А теперь он является членом общества, и он постиг идею. Теперь я член хорового кружка. Вашего кружка! У меня такое чувство, что со мной больше ничего не может случиться...

Потц, наконец, дает вступление. Хор поет «О прекрасный лес...». Горбах при последних словах песни берет Алоиса за руку и, мягко подталкивая, ведет налево. Алоис сопротивляется, Горбах передает его Машнику и полицейским. Алоис начинает петь. Слышен его звонкий голос, поющий: «Прощай, прощай!» Он не понимает, куда и зачем его ведут. Он поет до тех пор, пока его, как арестанта, не выводят со сцены.

Только дуб с памятной доской напоминает о прошлом. Ресторан «Вид на Тойтах» с большой садовой террасой. Сцена празднично убрана. Штанги для флагов. Гирлянды. Наступил день певческого праздника.

Анна обтирает стулья. Она одна в будничном платье. У нее довольно неряшливый вид.

Появляется Горбах в светлом костюме с зеленой отделкой и роговыми пуговицами.

Горбах. Троицын день! Клянусь богом, не воздух, а чистый шелк. Я прямо ощущаю присутствие святого духа. Самый подходящий день для певческого праздника. Конечно, может пойти дождь. Но нет. Погода заодно с нами.

Анна. А что еще остается делать?

Горбах. Я говорю, Анна, что погода заодно с нами.

Анна. Да, это тоже.

Горбах. Только бы ветер не переменился.

Анна. Это вы насчет кроликов?

Горбах. При западном ветре невозможно выдержать этот запах.

Анна. Пока Алоиса не было, пока он был в больнице, вы должны были сами прикончить всех этих животных, а потом сказать, что приключилась кроличья чума. Надо было пораскинуть мозгами, господин директор, а не ждать, пока здесь начнет пахнуть.