Николай Коляда: Землемер

Раиса стукнулась боком о фортепиано, охнула, бок рукой зажала. Схватилась за банку с соком, пьёт из неё, плачет.

СОЛОВЕЙ. ( Поёт, Алексею.) “Ехали китайцы, потеряли яйцы!” А вот ещё что тебе скажу: про половицу. Не веришь ты, да? А хочешь, я тебе докажу: вот в неё встану сейчас и сгорю пламенем, чтоб доказать. Хочешь? Райка или ты хочешь?

РАИСА. Предателина, Соловьюга, предателище, предателюга! ( Алексею.) Погоди, сейчас машину подгоню, погоди у меня, стой, стой!

Пошла по лестнице на улицу, потом по огороду в туалет, закрылась. Кричит что-то оттуда.

СОЛОВЕЙ. “Елки-палки лес густой, ходит Ванька холостой!” Шнуруй валенки, сейчас выкидывать будут! Задом чувствую, будет развлекуха! Райка дохлого задрючит! Впежит по самые гыгышары! Гы-гы-гы! (Смеётся.)

АЛЕКСЕЙ. Послушай, может, ты выпить хочешь, мы выпьем, мы, конечно, выпьем, как русские…

СОЛОВЕЙ. Ну, ты, одногодка, однодневка моя, хочешь советского цирку с огнями или нет? Хочешь встану и сгорю?

АЛЕКСЕЙ. Мы выпьем, выпьем, как русские…

СОЛОВЕЙ. А с чего я с тобой пить стану? Ты, что ли, русские? Или я тебе — русские? Ты ж говорил я — дебилло, дебиллиссимо? (Смеётся.)

АЛЕКСЕЙ. Нет, я болен, мы с вами выпьем, хочешь — на ты, мы одногодки, мне привезут много денег, мой друг, хороший друг приедет, к вечеру, даже лучше, если к вечеру, мы устроим сабантуй, можем пойти в ту беседку в саду, на воздухе, так классно там будет, или вот на балкон, тут так хорошо, я сыграю вам, а вы будете танцевать, я сыграю на фортепиано, будем смотреть на закат, на солнце, анекдоты сядем поговорим, посмеемся, поржём и тогда… Вот, едет машина, машина, вот!

Кинулся к разбитому окну, повис на подоконнике. Проезжавшая мимо машина бухнулась в канаву и столько воды грязной ухнуло на дом, до второго этажа достало, Алексея обкатило — одежду, лицо. Алексей повернулся, с него грязь течёт. Соловей смеётся, идёт к себе. Лаура пришла, смотрит на Алексея, улыбается.

(Размазывает грязь и слёзы по лицу.) Сейчас привезут, вы не верите? Это друг, оформил документы, я не мог не доверять человеку, с которым так много было, много связано, это уколы от лекарств, что вы такое подумали? Бывает же всякое у людей, могут они попасть в сложное положение, вот и я попал, что ж тут такого-то? Я перекручусь и у меня снова будет порядок: квартира, и прочее! У меня сил нет, переволновался с переездом, а тут мне нравится, это мои мечтания, мне тут хорошо. (Трёт лоб рукой.) Даже хорошо, что здесь нет телефона, очень хорошо. Мне надоел он. Телефон не работает, и я вдруг увидел в этом счастье: да ну вас всех к чертовой матери, что вы мне можете хорошего сказать, так? (Смеётся.) А если кому надо — найдут, нечего бояться. А то в ночь-полночь могут позвонить, приехать, прискакать, разбудить, влезть сапогами в жизнь в мою. Иногда мне там, у папы, хотелось отключить телефон, но отключишь, и думаешь: а вдруг кто-то хочет сообщить важное, и у тебя есть возможность это важное услышать, но ты сам отключил и рука невольно тянется, и сама собой включает телефон и опять пустые, пустопорожние разговоры, звонки. А тут и газа нет, и если есть озарение, то есть, желание самоубийства, а оно всегда есть у людей, — вы слышите? — то здесь можешь быть спокоен, что нет самого лёгкого и доступного самоубийства — газа. Да ведь? То есть, надо изощряться. Вы понимаете? Конечно, вы правы, тут везде поджидает смерть. И этот мост, на котором, понятно, да? И смерть, и эти кошки, и эта береза, и эти ласточки — всё смерть, всё смерть. Вы понимаете? (Пауза.) Нет. Зачем я говорил о самоубийстве? Глупость. Вы не поверили мне? Нет, конечно. И правильно. Когда человек хочет жить, он думает о лекарствах, о том, как вылечиться, я тоже, я думаю об этом, и при чём тут самоубийство, не понимаю, потому — не слушайте меня, не надо. (Пауза.) Когда меня грузчики вволокли, втащили по лестнице сюда, бросили тут, я подумал: а если я никогда не спущусь вниз? Слышите? Что тогда? Никогда? Слышите?

Соловей, шаркая валенками, ходит по коридору, улыбается.

СОЛОВЕЙ. Не глухие. А с другой стороны, хоть жалко, на тебя глядючи, как облапошили, а с другой стороны, а думаю: а всё ж таки одно и одно — а хорошо.

АЛЕКСЕЙ. Что хорошо?

СОЛОВЕЙ. А вот хорошо.

АЛЕКСЕЙ. Да что же именно?

СОЛОВЕЙ. А то именно, что и вам, сукам, достаётся. Не всё же нам, червячкам, в землю утоптанным быть. Пусть и вам, орёликам пернатым, перепадает иногда, не всем хоть, но тоже, пусть. Богатые тоже плачут! Приятно по сердцу, что и вы можете так же, как и мы. Ладно, тихо, это я куражусь, озорую, гусарю. (Смеётся.)