Давид Айзман - Терновый куст

Леньчик(задорно). Надо, чтобы и рот молчал, вот что!

Шейва.Ты тоже суешься, ты, цуцик!

Леньчик.Конечно!.. Расстраивают Мануса, печальные, угрюмые, вздыхают, стонут… Надо ему — он едет! Чего все вмешиваются!.. Ну идем, Манус, проститься с дедушкой, а потом придешь сюда… слушать, как стонут.

Манус.Мы скоро вернемся, мама. И ты будешь веселая и будешь улыбаться… да?… Правда?.. И не грустно будешь улыбаться, не так, как сейчас, а весело… Ты будешь веселой, мама?.. Будешь?.. (Ласкается к ней.)

Леа.Буду, буду, Манус… Скорее возвращайся…

Леньчик(тащит брата за руку). Едем, едем… Я ей тут выкину разные штуки, на руках буду ходить и буду петь, как граммофон. (Подражает граммофону.) Ничего, развеселю.

Уходят.

Шейва.Дорогой Манус… Золотое дитя…

Леа(в тоске). Я не знаю… не понимаю, что это… Он не такой, как всегда… Он как будто особенно ласков, особенно нежен.

Шейва.Ты и на это будешь жаловаться?

Леа(задумчиво, точно прислушиваясь к чему-то далекому). Я предпочла бы, чтобы он был груб, резок.

Шейва(с раздражением). Не понимаю!.. У нее мозг головой вниз стоит… Слыхали вы такое? Сын у нее добрый, и любезный, и ласковый, — а ей нужно, чтобы он был тигр.

Леа.Что-то странное происходит… Незаметно для самих себя все особенно внимательны к Манусу. Все о нем заботятся, стараются не огорчить его… Отчего?.. Леньчик не отступает от него, всюду за ним. Дора не сводит с него глаз. Берл тоже… Александр ловит каждое его слово, и глаза его разгораются… точно он улететь хочет… И соседи приходят, спрашивают о нем… Отчего они приходят, Шейва, отчего они приходят?

Шейва.А, глупости ты спрашиваешь!..

Леа.Что-то случится… Или что-то уже случилось… Ведь никто ничего не знает… Куда-то мы несемся… или на нас что-то несется… Шейва, что-то недоброе идет на нас! Стучит ногами и машет черным покровом… Я жду… Я стою и жду… Куда уйти?.. Я стою и жду… И спрашиваю…. и спрашиваю… И уже незачем спрашивать. Потому что уже случилось… Уже случилось, Шейва, уже случилось! (Схватывает Шейву за руку и широко раскрытыми глазами, оцепенев, смотрит вперед.)

Шейва взволнована, опечалена, но лицо ее выражает и нетерпение и досаду. Минуту спустя в дверях показываются Самсон и Меер. Самон — высокий человек, худой, с круглой черной бородой, с длинными, тонкими ногами. Меер — маленький старичок, сгорбленный, с огромной седой бородой, смешно торчащей на обеих щеках по сторонам. Замученное, совершенно изношенное существо. Ноги искривлены дугой, одна много короче другой. Сильно хромает.

Меер.Ой, измучился… Проходите, Самсон, проходите… Жара как в Египте, а исходил я верст двадцать. (Опускает на землю два мешка с костями и садится.)

Самсон.А заработали?

Меер.А заработал на воду для каши… Ничего, с голоду не умрем.

Самсон.Не с голоду, от истощения.

Меер.Можно лучше сделать? Лучше не сделаешь… Завздыхал, застонал, и айда дальше! Фу-ты, как измучился. Душа из тела уходит. Но, прежде чем идти домой, захотел повидать Мануса…

Леа(в испуге схватывает Шейву за руку). Вот видишь, Мануса повидать…

Шейва.Что же ты хочешь? Дядя же, — а Манус уезжает…

Леа.Господи, смилостивься надо мной!

Входит Берл, щекастый малый со страшно густыми, торчащими. кверху огненного цвета волосами; несет на голове ванну, опускает ее на пол и идет к горну, раздувает мехом огонь.

Шейва(мужу). Иди, иди домой, умоешься хоть.

Меер.Ох подожди… силы нет… (Он говорит с трудом, как если бы взбежал на гору, отдуваясь и вытирая пот с лица.) Сегодня по дачам кости собирал… Костей в мешке пуда два… И когда тащишь мешок на спине по солнцепеку, голодный, — а пыль такая, что всего тебя так и засыпает, и еще с каждой дачи выскакивают собаки и хватают тебя за икры, и случается, что дворник замахнется на тебя метлой… ох!.. — так делается сладко, что если бы не седая борода, то лег бы вот так вот среди дороги и заплакал…

Берл.Ну я не заплачу… У меня другие заплачут!..

Меер.Кто же это — другие?

Берл.А вот те, которые так устроили, что человек с седой бородой, и больной, должен по дворам ходить собирать кости…

Самсон.Вся наша жизнь мученическая. Все мы мученики.

Меер.Ничего… Как-нибудь… Завздыхал, застонал, и айда дальше!.. И не оглядывайся… Оглянешься — ослепнешь…