Эльфрида Елинек - Гора мертвецов

Входит старый крестьянин с длинной трубкой, некоторое время слушает говорящих, затем выразительно качает головой и уходит.

Этот хор скоро должен зазвучать вживую! С кинопленки, с киноэкрана это совсем не то. Процветает только то, что растет на почве отсутствия желаний. Они никогда этого не поймут! Чем больше они хотят иметь, тем меньше будет гора трупов, которую они смогут навалить в свое Я. Им мало воздуха, от которого день наполняется синевой. Они хотят обладать, не имея понятия о сути богатства. Богатство скрывается в собственном Я. Оно лежит под большой свисающей крышей. Другие стоят на ней и стреляют в воздух. Что ни выстрел, то в цель. И чем выше заберешься, тем краше становится пейзаж. Нас так долго распаляли в воздухе, что в один прекрасный день мы снизойдем на них огнем. Но эти интуристы, у них нету глаз, чтобы увидеть, что мы пылаем, словно сучья, под нашими суконными пальто. [8] Вид австрийской национальной одежды ( Lodenmantel ) — женское или мужское пальто из сукна темного цвета традиционного фасона — наглухо застегивающийся воротник, несколько расширенный книзу силуэт, сзади встречная складка. Их молчание не было молчанием одиночества. Оно было полно жажды узнать нас! Ничего такого мы и не ведали, наше детство было спокойнее. Наше присутствие было выброшено, как местное месиво, которого вдоволь наваливали нам в детские кроватки. Так мы пришли к нашему высшему существу. Оно слишком похоже на нас, чтобы хоть что-то могло нас напугать. Мы озираемся. Мы застраиваемся. Мы — настоящие гостиничные номера, в нас хорошо жить. При нашей разобщенности мы собираемся, только чтобы предложить различные виды жилья! С извинениями и удобствами или без них. Только братское не должно прорываться. Ведь они должны оставаться чужими и платить за это! Мы открываем для них наши дороги, мы — отмеченный на карте туристический маршрут, истина и жизнь. Мы еще не так стары, чтобы им от нас что-нибудь перепало. А еще мы — путешествие, во время которого мы посылаем их по ложному пути. Цеха, которым доверяют здоровые плоды, и из нас уже бежит сок, напоминающий о родине. Нас можно взять с собой прямо к телевизору. С нами не нужно выходить во двор, чтобы выдернуть ниткой молочные зубы наших желаний. Между тем, все, что окружает, остается там же, где было. Оно же не убежит от Вас! Мы даем Вам газу, еще немного газу! Сумерки опускаются, как будто они обессилели. Мы открываем гостиницы, как будто мы сильны. Вокруг нас громоздятся кладбища автомобилей, где резине становится все жарче. С ее помощью мы хотим уберечься друг от друга, только для того чтобы все яростнее проникать друг в друга. Да, этот презерватив, он натягивается на наши колонны и звенья! Мы сгораем от себя! Вереницы людей уже двадцать пять часов выстраиваются на границе. Раскаленная от ожидания порода людей собирает ягоды в утреннем свете. Солнце и сейчас еще светит. Эти вереницы машин именно на восточных границах! В них сидят созерцающие люди. На этот раз они заставляют нас показаться новыми. Они слишком долго были чужими самим себе. Так что они больше не хотят быть чужими где-то еще. Они требуют от нас, чтобы мы укрыли их в нашем собственном детстве. Они требуют от нас абсолютно новой памяти. Оказавшись внизу, они тут же снова забираются наверх и опять скачут вниз на своем жадном звере. Но привязанность к земле нельзя заменить ничем, кроме новой земли, куски которой до сих пор смущенно ожидают в прихожей, чтобы их заново уложили. Тише едешь — дальше будешь! Они еще перестанут понимать самих себя! У них есть высочайшие требования, но нет времени ждать чего-то, что требует этого времени. Ведь мы тоже ждали тысячи лет, пока горы станут настолько потаенными, чтобы поместится в наших сумках. Они вынуждены покупать всякую видеотехнику, чтобы просветиться. Они не могут появляться просто тьмой, удовлетворяющей саму себя. Им придется еще долго приходить и проверять, не украл ли нас вдруг кто, прежде чем они смогут нас унести. Нет. Неумолимо нет! Они висят на нас и надеются, что так будет продолжаться, пока мы не обратимся к ним. Они никогда не осмеливаются спать, чтобы никогда больше не отсутствовать. Шум поднялся в нашем спокойном детстве! Но мы больше не их валюта, мы сами хотим продолжаться намного дольше. У нас еще есть фотографии, на которых только мы. Собственно, это мы в настоящей изоляции, и поэтому хорошо живем. Крестьянину нужны наши традиции! Нам навстречу гонят плетью прогулочные дорожки. Это стадо ничего не стоит там, где их осторожно подвешивают за огузок. Но если за ними хотят наблюдать другие, те, на чьи закрома мы посягаем, то возникает пенящаяся масса желания, [9] В оригинале — Trachten-Menge , что можно перевести и как «толпа в национальных костюмах (трахтах), в униформе». граничащая с подчинением. Мы имеем право кое-чего требовать! И не стесняться при этом! Для этого мы поем под аккомпанемент трепетной музыки, пока снежная буря не накроет вечер. Задержаться, распределиться, вот чего они хотят, услышать, что уготовано миру, который они образуют. Посылки с одеждой и едой. Мы прощаем им высказывание желания, пока то, чего они хотят, это мы сами. Из этого аппарата звучит голос Природы. Прислушайтесь-ка скорее к этому птичьему голоску! Возможно, Вы сразу же захотите заполучить его. Мы прощаем Вам еще и этот опасный приезд, потому что в конце пути Вас ждет полный комплект антиревматического белья и четыре поддонника для тех, кто окончательно остался сидеть на нашей шее.