Владимир Валуцкий - Зимняя вишня (сборник)

То, что Нестор Эммануилович с первого взгляда признал автора во мне, свидетельствовало о том, что он действительно великий человек. Но дальнейшее выходило за всякие рамки реальности…

— Я прочитал сценарий, — продолжал Нестор Эммануилович. — И надо сказать, прочитал не без интереса.

В полной растерянности я глядел на Олю. Оля с недоумением глядела на главного редактора. Тот замыкал круг, глядя на Нестора Эммануиловича с изумлением. Но Нестор Эммануилович не замечал смятения, собою произведенного, и, не спеша выбивая мундштук, говорил:

— …что же привлекает нас в этом, еще не очень ловко скроенном, еще нетвердо ступающем младенческой ногой по терра инкогнита драматургии сочинении? Великие реалии? Их нет. Исключительность фабулы? Нет и нет, как сказал бы Проспер Мериме. Привлекает нас естественность простоты, та истина, которую столь ценил Буало в третьей части своей «Поэтики». О чем, в сущности, сценарий? Не боясь нескромности, которую мне простит молодой автор, смею утверждать, что сценарий биографичен: история первой любви, первые радости и горести человека, вступающего в жизнь, его раздумья о друзьях, о товарищах по работе…

Украдкой я оглядел лица членов худсовета. Я ожидал увидеть насмешливые взгляды, тайные перемигивания — но большинство, напротив, слушало прилежно, некоторые даже согласно кивали, а стенографистка записывала… Самое же непостижимое заключалось в том, что Нестор Эммануилович, который никак не мог получить и, следовательно, прочитать увезенный сценарий, говорил о нем сущую правду — и говорил почти теми же словами, которыми когда-то пытался сформулировать его существо я! Про «великий эпизод» с самолетом он, правда, ничего не сказал.

Потом Нестор Эммануилович совершил блистательный экскурс в историю автобиографических произведений, предостерег автора от следования отжившей теории ослабленной драматургии, посоветовал работать над диалогом и в заключение поприветствовал приход в кинематограф способного молодого автора.

Больше желающих выступить не оказалось. Тогда, не веря себе, я увидел, как встал главный редактор и, многозначительно переглянувшись с Олей (Оля кивнула), заключил заседание следующим образом:

— Предлагаю поблагодарить Нестора Эммануиловича за его содержательное выступление и, поскольку оно совпадает с мнением Антона Ионыча, мнением очень существенным, так как это мнение будущего постановщика сценария, сценарий принять.

— Доверившись, так сказать, маэстро! — прибавил Нестор Эммануилович и ласково обратился ко мне: — У кого учились, молодой человек?

— Я… — выкатилось у меня и застряло в горле, но Нестор Эммануилович все понял и кивнул.

— У матери-природы — тем похвальней, — молвил он, поднимаясь из кресла. — Только вот вам мой совет: не доверяйте первому успеху, учитесь у мастеров — и в первую очередь, читайте… («Евтихиана»… — бухнуло в моем воспаленном мозгу.)

— …Михеева. А теперь простите великодушно, — поклонился Нестор Эммануилович собранию, объяснил, что опаздывает на ученый совет в Институте прикладного искусства, и торжественно покинул кабинет.

С уходом великого старца множество любопытных глаз обратилось на меня; сидя с опущенной головой, я этих взглядов не видел, но чувствовал пламенеющими щеками.

«Вот сейчас все и начнется», — подумал я.

Но ничего не началось. Главный редактор поздравил меня, объявил заседание закрытым, попросил задержаться Олю, и все начали подниматься.

Схоронившись от постыдного триумфа, я курил на лестничной площадке, проклинал Олю, которая все не выходила, и прикладывал холодную ладонь к щекам.

— Что случилось? — Явившаяся наконец очень веселенькая Оля остановилась, глядя на мои щеки.

— У вас все сценарии так принимают? — отвечал я неожиданно глухим и злобным голосом.

— Если бы все. А вы недовольны?

— Я в восхищении! Я бы вообще давно ушел отсюда!.. Если бы помнил, где здесь выход…

— Хорошо, — перестав веселиться, согласилась Оля и, крепко взяв за руку, повела меня — но, как выяснилось, не к выходу, а к ближайшей двери; распахнув ее, она втолкнула меня в комнату и сказала:

— Сядь и успокойся.

Черт возьми, откуда у меня за такой короткий срок появилось необъяснимое доверие к этой решительной женщине? Бунт во мне поутих, и я сел. Комната оказалась рабочим кабинетом Николая Андреевича, о чем я догадался по торчащим из кружки обугленным трубкам.

— Ну, допустим, успокоился, — сказал я. — Но ведь он же не читал сценария! Все это поняли!