Владимир Набоков - Трагедия господина Морна. Пьесы. Лекции о драме

Пустое… Лучше мне бы
порассказали вы, — в каких морях
маячили, ночное меря небо?
Что видели? Где сердце и следы
упорных ног оставили, давно ли
скитаетесь?

Да что ж; по божьей воле,
семнадцать лет… Эй, друг, дай мне воды,
во мне горит твое сухое тесто.

Воды? Воды? Вот чудо-то… Сейчас.

Семнадцать лет! Успела бы невеста
за это время вырасти для вас
на родине… Но, верно, вы женаты?

Нет. Я оставил в Старфильде родном
лишь мать, отца и братьев двух…

Вином
вы лучше бы запили…

Шут пузатый!
Куда ж ты прешь? Куда ж ты ставишь, пес?
Не я просил, — а дурень мне принес!
Ведь я не роза и не рыба… Что же
ты смотришь так?

Но ваши голоса
так жутко, так причудливо похожи!

Похожи?..

Да: как морось и роса,
Заря и зарево, слепая злоба
и слепота любви; и хриплы оба:
один — от бочек выпитых, другой —
простите мне, о гость мой дорогой, —
от тайной грусти позднего возврата…

Как звать тебя?

Мне, право, странно…

Нет,
ответь!..

Извольте: Эрик Фаэрнэт.

Ты, Эрик, ты? Не помнишь, что ли, брата?
Роберта?

Господи, не может быть!..

Не может быть? Пустое восклицанье!..

О, милый брат, меня воспоминанье
застывшее заставило забыть,
что должен был твой облик измениться…
Скорей скажи мне: все ли живы?

Все…

Благодарю вас, дни и ночи!.. Мнится,
уж вижу я — на светлой полосе
родной зари — чернеющую крышу
родного дома; мнится мне, уж слышу
незабываемый сладчайший скрип
поспешно открываемой калитки…
Брат, милый брат, все так же ль листья лип
лепечут упоительно? Улитки
все так же ль после золотых дождей
на их стволах вытягивают рожки?
Рыжеют ли коровы средь полей?
Выходят ли на мокрые дорожки
танцующие зайчики? Скажи,
все так же ли в зеленой полумгле
скользит река? И маленькие маки
алеют ли в тумане теплой ржи?
А главное: как вам жилось, живется?
Здорова ль мать и весел ли отец?
Как брат Давид, кудрявый наш мудрец?
Все так же ль он за тучи молча рвется,
в огромные уткнувшись чертежи?
И кто ты сам? Что делаешь, скажи?
Я признаюсь: мне вид твой непонятен;
в глазах — тоска, и сколько дыр и пятен
на этих кожаных одеждах… Что ж,
рассказывай!

Ты хочешь? Пес пурпурный,
скажи — кто я?

Вы — честный…

Лжешь…

Вы — честный, но мятежный…

Лжешь…

Вы — бурный,
но добрый…

Лжешь!

Вы — князь лесной, чей герб —
кистень, а эпитафия — веревка!

Вот это так! Ты, брат, слыхал? Что, ловко?

Не шутку ли ты шутишь?..

Нет. В ущерб
твоей мечте, — коль ты мечтал увидеть
все качества подлунные во мне —
разбойник я, живущий в глубине
глухих лесов… Как стал я ненавидеть
сиянье дня, как звезды разлюбил,
как в лес ушел, как в первый раз убил —
рассказывать мне скучно… Я заметил —
зло любит каяться, а добродетель —
румяниться; но мне охоты нет
за нею волочиться… Доблесть — бред,
день — белый червь, жизнь — ужас бесконечный
очнувшегося трупа в гробовом
жилище… {106} 106 …в гробовом / жилище… — Этот мотив разовьется затем у Набокова в целую группу образов, связанных центральным образом тела-дома. Сравнение тела с домом-гробом души на семантическом уровне исходит из значений «домовье», «домовина» — гроб; связь этих двух значений обыгрывается в русских поговорках: «дома нет, а домовище будет» и (с противопоставлением родины-дома чужбине-гробу) «на чужбинке, словно в домовинке» (В. И. Даль. Пословицы и поговорки русского народа. СПб.: Диамант, 1998. С. 132; 154). «Домовище» также означает всякое временное жилье vs. собственный дом — нередко встречаемая у Набокова оппозиция. Ср. этот же мотив в стихотворении Набокова «Комната» (1926): «И может быть, — когда похолодеем /и в голый рай из жизни перейдем, — / забывчивость земную пожалеем, / не зная, чем обставить новый дом» (Н2. С. 540), а также в действ. V «Человека из СССР». В романах Набокова «Приглашение на казнь», «Дар», «Другие берега» развивается представление о неподвижном времени — «жилище» человека (заключенного в камере), смерть же уподобляется выходу из дома (подробнее об этом см.: А. Бабиков. Образ дома-времени в произведениях В. В. Набокова // Культура русской диаспоры: Набоков — 100. Таллинн, 2000. С. 91–99).