Александр Островский - Не было ни гроша, да вдруг алтын

Баклушин кланяется.

Анна. Садиться не угодно ли?

Баклушин садится.

Настя (наливая стакан чаю) . Не прикажете ли чаю?

Баклушин. Покорно вас благодарю. (Берет стакан.)

Настя. Не знаю, хорошо ли я хозяйничаю. Право, так неожиданно. Сладко ли я вам налила?

Баклушин. Превосходно. Отличный чай, отличные сухарики.

Настя. Ах, нынче и погода какая! И все так… Не угодно ли вам еще?

Баклушин. Позвольте. (Подает стакан.)

Настя (наливая) . Ах, как мне весело, что мой чай вам нравится. Мне так это приятно слышать от вас. (Подает стакан.) Не правда ли, у нас хорошо? Мы живем конечно, небогато, но зато тихо, покойно. Мне, право, здесь так весело.

Входит Елесяв жилете с сертуком в руках.

Анна, Настя, Баклушин, Елеся, потом Мигачева.

Настя. Никто нас не трогает, никто нам не мешает.

Елеся (вешает сертук на дереве подле стола и начинает чистить) .

Настя (сконфузившись) . Конечно, соседи у нас люди простые. (Елесе.) Елеся, вы бы дома сертук-то чистили. (Баклушину.) Но все нас так уважают.

Елеся. Очень нужно дома-то пылить.

Настя (почти сквозь слезы) . А на нас-то зачем пылите! Отойдите по крайней мере.

Елеся. Ничего-с, кушайте чай, вы мне не мешаете.

Баклушин. А он чудак порядочный!

Настя. Не обращайте на него внимания, он малоумный.

Елеся. Уж и сертучок, Настасья Сергевна. (Надевает сертук.)

Настя. Оставьте меня!

Елеся. Да вы поглядите! (Поворачивается кругом.) Красота! Великонек немножко, да не перешивать же! Авось вырасту; что доброе-то портить!

Входит Мигачева, принарядившись очень пестро и без вкуса.

Баклушин. Это что за явление?

Настя. Это его мать! Она очень хорошая женщина! Учтивая, обязательная.

Мигачева (Елесе) . Скоро ль ты, чучело гороховое?

Елеся. Готов. Совсем Максим, и шапка с ним.

Мигачева (проходя мимо Насти) . Чай да сахар всей компании. Ох, не очень ли важно вы расселись-то. (Уходит в сад, Елеся за ней.)

Настя (сквозь слезы) . Это ужасно! Я не знаю, за что они нынче все обижают меня. А все-таки здесь хорошо.

Баклушин. Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.

Настя. Разве я сама ее оставила! Она начала меня упрекать: «Что ты все хорошеешь!» Ну, а что же мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.

Баклушин. Да, так вот что! Ну, теперь для меня дело ясно.

Анна. Да, ни за что обидели девушку. Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще ее нам на шею спихнули.

Настя (с упреком) . Тетенька!

Анна. Что, Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук ее сбыть, вот бы перекреститься можно.

Баклушин. Сбыть! Точно вещь какую. А куда же сбыть ее вы думаете?

Анна. Кроме как замуж, куда ж она годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.

Баклушин. Неприятное положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?

Настя. Так, кой-что.

Баклушин. Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки давали.

Настя. Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему слову; меня учили быть милой да наивной; ну, я и старалась.

Баклушин. Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.

Анна. Оно, точно, хорошо; только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.

Баклушин. И то правда.

Анна. Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб только живу быть.

Настя. Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на минуточку!

Баклушин (подходя) . Что вам угодно?

Настя. Можно вас об одном спросить?

Баклушин. Спрашивайте, что хотите!

Настя (тихо) . Вы меня любите по-прежнему?