Франка Раме - Я жду тебя, любимый…

Из-за сцены слышен звук какой-то дудки.

Ой, извините, это мой деверь. Дудит в дудку — значит, зовет меня. Я сейчас. (Заглядывая в дверь слева.) Что тебе, дорогой, что? Посиди спокойно. Я с соседкой разговариваю.

Звонит телефон.

(Закрывает дверь и бежит к аппарату.) Але… В чем дело, Альдо? Чего ты опять звонишь?.. Если он вдруг явится? Тот, который деньги должен? (Как бы про себя.) Кто явится, какие деньги?.. А-а-а, тот, который нам телефон обрывает! Ну и что? Я же тут заперта, в доме, он же в замочную скважину не пролезет… А-а, я должна притвориться, что меня нет, выключить радио, телевизор, проигрыватель… Хорошо, как скажешь. Слушаюсь, начальник! Я даже специально для тебя знаешь что сделаю? Бегом в сортир, нырну в унитаз и спущу воду… Ах, мой начальник сердится. Пошел вон!! (В бешенстве швыряет трубку на рычаг.) Сказал: вернется — морду набьет. Мне!! Мой муж — мне — набьет морду?! Набьет… (Вновь принимается за работу.) Правда, он уверяет, что это от любви, что он меня обожает. Что я по-прежнему девочка, которую он должен защищать. И чтобы лучше защищать, сам же первый надо мной измывается. Держит под замком, как чокнутую курицу. Чуть что — по физиономии, и сразу — в постель. Сразу любовь ему подавай! А мне после мордобоя не до любви… Но ему плевать! Я должна быть, как растворимый кофе — всегда готова! При этом успеть помыться, причесаться, надушиться, быть теплой, мягкой, податливой и, главное, — молчать! Только глубоко дышать и повизгивать, чтобы он думал, будто я его очень хочу. А я своего мужа не хочу! Я с ним ничего не чувствую… Я не могу с ним дойти до… (В смущении не может найти слово.)

Соседка подсказывает.

Да, да, вот это самое слово! А слово-то!.. Ну и словечко!! Произнести-то боюсь! ОРГАЗМ! Какой-то страшный зверь — помесь гамадрила с орангутангом. Слово для газетных заголовков: «Взрослый оргазм сбежал из городского цирка!», «Вчера в зоопарке молодая монашка стала жертвой взбесившегося оргазма!» Когда я слышу — говорят: «Кто-то достиг оргазма», я представляю себе такого человека, который отчаянно несется за трамваем и прыг в него на полном ходу! (Смеется.) Вам тоже так кажется?.. О-Р-ГА-ЗМ!! Это ж надо! Кругом столько слов — не могли назвать его, например, табуреткой? Вот скажут: «Я достиг табуретки». Во-первых, непонятно, что речь идет о чем-то непристойном. Во-вторых, подумаешь — устал человек, присел отдохнуть! (Хохочет.) Этот оргазм сбил меня с толку. На чем я остановилась? Ах, да: я ничего не чувствую! Смотрите, синьора, как мы с мужем занимаемся любовью: вот так! (Садится на скамейку, отдает честь по-солдатски и в таком напряженном положении, с рукой «под козырек», откидывается на спину.) А когда он… закончит… я сама себе командую: «Вольно!» Нет, не вслух, конечно, иначе он хрястнет по физиономии — мало не покажется… Я про себя. Тихонько скомандую: «вольно», и мирно засыпаю. Никак не пойму, почему я с моим мужем ничего не чувствую. Наверное, чересчур зажата; мне все время кажется, что меня… (Не может подыскать точного слова.)

Соседка ей подсказывает.

Да! Да! Именно! Ну надо же, как точно! Синьора, где ж вы раньше были? Я все ломала голову, как бы это выразить, а, оказывается, такое простое слово: меня ИСПОЛЬЗУЮТ! Да, используют, словно электробритву или фен для сушки волос… Я ведь совсем неопытная в… сексе — видела двоих мужчин: мужа, который не в счет, и еще одного, в детстве. Мне было десять лет, ему — двенадцать. Мальчонка… Теперь уж вырос, наверное. Мы понятия не имели об этих делах. Знали только, что дети рождаются из живота… Ничего не чувствовала. Ничегошеньки! Только очень болел пупок (указывает на пупок), вот здесь. Пупок. Мы думали, что вся любовь происходит через пупок, а мой… кавалер старался изо всех сил. Старался, старался… В результате у меня получилось воспаление пупка (хохочет) , а мама думала — опять ветрянка!.. Я мужу про этот случай не рассказываю, а то еще закатит скандал лет через десять, мол: «Вспомни про свой пупок, шлюха!» Молчу в тряпочку. Только священнику исповедалась. Он больше не велел так делать, и моя сексуальная жизнь надолго замерла. Да мне и самой не понравилось делать это через пупок… Потом я выросла большая, сделалась невестой, подруги мне все объяснили… В день свадьбы, в церкви, я была такая счастливая!.. Распевала во все горло. Нет, не вслух, про себя: я все делаю про себя. И я распевала про себя: «Пришла любовь! О-о, о-о, пришла любовь!» (Изменив интонацию, разочарованно.) А на самом деле ко мне пришел мой муж! Синьора, как же мне было плохо в первую брачную ночь! «И это все?!» — спрашивала я себя… Как мне было плохо в первую брачную ночь! Да и в девяносто первую тоже… Спросить? У кого? Я стала читать женские журналы и открыла потрясающую новость! (С важным видом.) Я открыла, что у нас, у женщин, на теле есть эрогенные зоны. Это такие места, что когда к ним прикасается мужчина… (Разочарованно.) Ах, вы уже знаете… Я вижу, вы многое знаете… Слушайте, сколько же у нас этих эрогенных зон! В одном журнале была нарисована голая женщина, разрезанная на четыре части. У нас в мясной лавке висит похожая схема разделки туш, где корову расчленили на области и провинции, — как карту страны. И каждая эрогенная зона была раскрашена в разные пронзительные цвета по степени чувствительности. Например: филейная часть — красная! Вот эта часть, за шеей, которую мясники называют «холка» — фиолетовая. Там, на спине, вырезка (изменив интонацию) — кстати, как вырезка-то подорожала, а? Ой… (Прежним тоном.) Так вот: вырезка оранжевая! А нижняя часть брюха… брюшка… живота… Нижняя часть!.. Ну вообще! Огненно-алый цвет, как мякоть нежного ростбифа! Это — в области ляжек и внутренней части бедра… А у меня с мужем — ни тебе филе, ни вырезки, ни мякоти — ничего! Я не чувствовала ничего! И, в конце концов, смирилась: думала — у всех женщин так. Думала я до тех пор, пока не повстречала юношу. Вот как было дело. Моя старшенькая уже подросла, хлопот стало меньше, и я сказала мужу: «Надоело быть домохозяйкой, хочу заняться чем-нибудь умным — язык, к примеру, выучить — хотя бы английский, а то поедем в Англию — ни бе ни ме». Он говорит: «Правильно» и приводит в дом студента из университета, лет двадцати пяти; по-английски говорил изумительно. Дней через двадцать, я замечаю, что мой молоденький учитель влюбился в меня по уши! Как заметила? Вот спрягаю какой-нибудь глагол, нечаянно до-тронусь до его руки, так он весь дрожит, запинается, путается в своем английском… А я к таким проявлениям чувств не привыкла; у меня ведь как: то деверь лапает своей ручищей, то телефонная сволочь матерится, то муж использует по назначению. А от этих вспышек любви у меня прямо живот сводило. Нервный гастрит! И я сказала себе: «Так до греха недолго. Хватит». И прекратила английские уроки. Бедный юноша — он переживал… Каждое утро я выходила в магазин — стоял у подъезда, ждал меня. Бледный, убитый, в белом плаще. До того красивый!.. Юл Бриннер в молодости. Смотрел на меня своим голубым глазом… Нет, нет, синьора, у него оба глаза на месте. Просто я так выражаюсь: дескать, смотрел голубым глазом… Я ему говорила (вполголоса) : «Уходи. Я тебе не пара. Я тебе в матери гожусь. (Кричит.) Иди отсюда!..» (Обычным голосом.) Он пугался!.. А однажды учудил такое, чего я никогда не забуду. Спускаюсь, как обычно, за продуктами, а его у подъезда — нет. Даже обидно стало. «Ладно, — думаю, — небось, смирился». И вдруг вижу: на стенах всех соседних домов огромными буквами, красной краской надпись: «Я люблю тебя, Мария!» Меня зовут Мария. Причем, написано по-английски: «I love you!» Это он нарочно по-английски написал, чтоб никто не понял. Я — сломя голову назад, домой. «Все. Я должна его забыть. Должна забыть!» А как забудешь? Решила заливать горе алкоголем. Начала пить. Пила горькую настойку «Фернет» — аперитив такой. Ужас, до чего горький этот «Фернет». Зачем такой горький делают? Я его хлопну как лекарство, и все нипочем. Радио орет, телефон надрывается, деверь дудит в дудку…