Уильям Шекспир - Двенадцатая ночь, или Что угодно

Нам любовь на миг дается.

Тот, кто весел, пусть смеется:

Счастье тает, словно снег.

Можно ль будущее взвесить?

Ну, целуй — и раз, и десять:

Мы ведь молоды не век.

Сладкозвучное горло, вот вам слово рыцаря!

И какое притом пахучее!

Да-да, сладко-пахучее.

Если слушать носом, так все кишки выворотит. Ну как, грянем застольную, чтобы небу жарко стало? Распугаем сов, такого шума наделаем, что и у глухого душа с телом расстанется! Давайте?

Конечно, давайте, я же на застольных песнях собаку съел.

Черт подери, сударь, а собака-то, видать, была музыкальная.

Еще бы! Давайте споем «Мошенника».

«Молчи, молчи, мошенник!», рыцарь? Выходит, мне придется называть тебя мошенником, рыцарь?

Ну, меня не впервой мошенником называют. Начинай, дурак. Она начинается: «Молчи, молчи!»

Но если я буду молчать, я никогда не начну.

Отлично, ей-богу, отлично! Начинай же.

Поют застольную песню.

Входит Мария.

Это что еще за кошачий концерт? Я не я, если госпожа не послала уже за дворецким Мальволио и не приказала ему выставить вас за дверь.

Твоя госпожа просто эфиопка, Мальволио старая перечница, а мы трое весельчаков. И вообще (поет) «Мы трое славных весельчаков!» Что же, я не родственник ей? Не одной с нею крови? Тьфу ты, ну ты, госпожа! (Поет.) "Жил в Вавилоне человек, 24эх, госпожа, госпожа!"

Ох, умру! И знатно же этот рыцарь умеет валять дурака!

Конечно, умеет, когда хочет, и я тоже. Только у него это получается красивее, а у меня натуральнее.

(поет)

«Двенадцатого декабря…»

Уймитесь вы, ради бога!

Входит Мальволио.

С ума вы сошли, господа мои? Опомнитесь! Где ваш разум, где пристойность и совесть? В такой поздний час гогочете, точно пьяные сапожники, расселись тут, как в пивной, и горланите площадные песни! Неужели у вас нет уважения к госпоже и к ее дому, нет простого такта?..

Нет уж, сударь, что-что, а такт мы в песнях соблюдаем. И вообще заткнитесь.

Сэр Тоби, я вынужден говорить с вами без обиняков. Графиня велела передать, что она дает вам приют как своему родственнику, но не потерпит у себя никаких безобразий. Если вы способны расстаться с распутством, ее дом к вашим услугам; если предпочитаете расстаться с ней, она охотно с вами попрощается.

(поет)

«Прощай, о милая, настал разлуки час…»

Дорогой сэр Тоби, не надо!

(поет)

«Мутнеет взгляд полузакрытых глаз…»

Ах так?

(поет)

«Но не умру я, нет!»

(поет)

«Ты тут соврал, сосед!»

Нечего сказать, благородное поведение!

(поет)

«Я прогоню его!»

(поет)

«Вот будет торжество!»

(поет)

«Я прогоню его немедленно, друзья!»

(поет)

«Вы струсите, вы струсите, уверен я».

Сбился с такта, сударь: теперь врешь ты. — А ты что за птица? Дворецкий какой-то! Думаешь, если ты такой уж святой, так на свете больше не будет ни пирогов, ни хмельного пива?

Клянусь святой Анной, имбирное пиво тоже недурно обжигает глотку!

И то верно. — А ты, сударь, отправляйся-ка восвояси, сними свою цепь и начисти ее как следует. 25— Мария, принеси вина.

Если бы вы хоть немного дорожили расположением госпожи, уважаемая Мэри, вы не стали бы потакать такой безнравственности. Клянусь этой рукой, графине будет обо всем доложено. (Уходит.)

Проваливай-проваливай, лопоухий!

Вот была бы потеха — вызвать его на поединок, а самому не прийти и оставить его в дураках! Это вроде как выпить на пустой желудок!