Юрий Поляков - Как боги. Семь пьес о любви

Алена. Ого! Ну и зачем тебе тогда мамины занятия?

Артем. Мне? Незачем. Но Никитич говорит, без этого в большом бизнесе делать нечего. Она у тебя строгая?

Алена. Жуть! В детстве я сутулилась и досутулилась до искривления позвоночника. Знаешь, как мама меня вылечила? Смотри! (Продевает ручку швабры между спиной и руками.) Понял? Я даже ела и уроки со шваброй делала. Поэтому у меня теперь такая осанка. Как у балерины. Заметил?

Артем. Заметил.

Алена. Нравится?

Артем. Нравится! (Пытается ее обнять.)

Алена. А Макс у нас сутулый.

Артем. Это твой брат?

Алена (уклоняется). Сводный.

Артем. Значит, он сын той лахудры в шляпе?

Алена. Да, мы зовем ее Чума.

Артем. Почему?

Алена. Ее девичья фамилия Чумина. Теперь-то она Мак-Кенди. Но как была чумой, так и осталась. Она сбежала от папы к шведскому журналисту, а Максика на память оставила. Был жуткий скандал. Разведенным за границей тогда работать запрещали, но ведь папа не виноват, что его жена бросила. Прикинь, порядочки были? А ты после того раза так и не женился?

Артем. Нет.

Алена. Никто не берет?

Артем. Никому не даюсь.

Алена. Ну прямо «Дикая орхидея»! В общем, отца вызвали и сказали: дуй в отпуск и без новой жены не возвращайся. Он прилетел в Москву и пошел прогуляться. Видит около Третьяковки очередь, спрашивает: «Кто крайний и что дают?» А последней стояла мама, она, конечно, поняла, что он прикалывается, и ответила: «Дают Петрова-Водкина. Но Водкин кончился. Остался только Петров». Папа сразу в нее и влюбился…

Артем (наступая на нее). С первого взгляда?

Алена. С первого.

Артем. Как я…

Алена. А разве ты?..

Пользуясь беззащитностью девушки, руки которой скованы шваброй, он долго целует ее в губы. Из прихожей торопливо входит Гаврюшина в плаще.

Гаврюшина. Закрепляете пройденное?

Молодые люди отскакивают друг от друга.

Алена. Мама, я показывала, как ты меня отучала сутулиться.

Гаврюшина. Да-а? У тебя, кажется, зачет по исторической грамматике?

Алена. Да. Но…

Гаврюшина. Вот и позанимайся! А я займусь Артемом Михайловичем.

Алена нехотя уходит в свою комнату.

(Снимает плащ, уносит в переднюю, возвращается.) Артем Михайлович! (Обходит его вокруг, рассматривая.) Должна извиниться за опоздание. Вы деловой человек, у вас каждая минута на счету…

Артем. Все нормально. Мы тут с Аленой о книжках разговаривали…

Гаврюшина. Видела. Еще раз извините! Мы отрабатывали с учеником этикет делового завтрака. В его загородном доме. Попали в пробку. Интересно, когда у нас будут строить нормальные дороги?

Артем. Когда все начальники построят себе загородные дома. А можно как бы начать занятие?

Гаврюшина. Конечно. Однако за каждое «как бы» я буду вам сбавлять оценку. Договорились?

Артем. Не обсуждается.

Гаврюшина. Итак, вы хотите научиться вести себя в обществе?

Артем. Это Эдуард Никитич хочет. Мне и так хорошо.

Гаврюшина. В самом деле, зачем самородку манеры? Присаживайтесь! (Он садится.) Первая ошибка. Нельзя садиться в присутствии дамы. Надо предложить ей сесть первой.

Артем (вскакивает, смущается). Извините, присаживайтесь!

Гаврюшина. Вы очень любезны! (Садится.)

Он садится рядом.

Ошибка вторая: надо дождаться, пока дама предложит вам сесть.

Артем (вскакивает). Пардон!

Гаврюшина. Вы говорите по-французски?

Артем. Нет.

Гаврюшина. Тогда присаживайтесь! Скажите, чем вы занимаетесь в свободное время?

Артем. У меня и времени-то свободного нет. Работы много. Никитич все соки выжимает. ГУЛАГ отдыхает.

Гаврюшина. Значит, вы трудоголик?

Артем. А что в этом плохого? Алкоголик, наверное, хуже…

Гаврюшина (сухо, поняв намек). Да, конечно. Кстати, носки должны быть такой длины, чтобы, когда вы сидите, не выглядывала голая нога.

Артем (одергивает штанину). Понял. (Откровенно рассматривает Гаврюшину.)

Гаврюшина. И когда вы с кем-то разговариваете, не отводите взгляда, смотрите в глаза, это вызывает доверие. А вот если вы уставитесь на грудь женщины, как некормленый младенец, она решит, что вы наглец. У вас в Сибири так принято — приставать к девушке, едва войдя в незнакомый дом?