Ларс Нурен - Пьесы

МАРТИН.Не мог бы ты ненадолго остаться, надо по говорить.

ДАВИД.Поговорить с кем?

МАРТИН.Со мной, разумеется.

ДАВИД.Ты обещал мне, что вечером я смогу посмотреть шестидневный пробег, помнишь?

МАРТИН.Я обещал? Во сколько он начинается?

ДАВИД.Через несколько часов.

МАРТИН.Зачем ты меня спрашиваешь, все равно все делаешь по-своему.

ДАВИД.С каких это пор?

МАРТИН.Так было всегда. Сколько я тебя помню. Сядь, пожалуйста, давай поговорим… Наконец мы остались одни.

ДАВИД.О чем нам говорить?

МАРТИН.Да о чем угодно.

ДАВИД.Мне сказать нечего.

МАРТИН.Нет… нет… нет…

ДАВИД.Ты о чем?

МАРТИН.Нет… сам знаешь, нам было несладко…

ДАВИД. Нам было несладко, но тебе, похоже, приходилось лучше всех, просто слишком уж хорошо.

МАРТИН.Да, да, я знаю, что ты обо мне думаешь… Но мы с мамой все же держались вместе… Мы никогда не предавали друг друга. А это что-то да значит… С деньгами у нас всегда было не очень. И не только у нас, ты сам все поймешь, когда у тебя будет своя семья и дети, которых надо поставить на ноги… Во время войны, когда мы жили в Худдинге…

ДАВИД.У вас правда было так туго с деньгами, что тебе приходилось воровать свечи в ресторане, где ты работал? Чтобы обогреть свою спальню.

МАРТИН.Да, это правда. Но сейчас я вспомнил о другом. Ты знаешь, что до того, как ты родился, у мамы был выкидыш? Когда мы переехали на виллу в Худдинге, она начала развешивать новые занавески в гостиной. Наверное, она как-то не так потянулась — слишком резко, что ли — и дело с концом. Она была на четвертом месяце… Беременна девочкой… малютка могла быть твоей сестрой. Тебе бы хотелось иметь старшую сестру? Может быть, тогда все бы сложилось иначе.

ДАВИД.Только вряд ли бы ты изменился.

МАРТИН.Давид…

ДАВИД.Не могу привыкнуть к тому, что ты мой отец. Действительно так?

МАРТИН.Ну конечно, а как же. Почему ты спрашиваешь?

ДАВИД.Точно? А может быть, я похищенный ребенок Чарльза Линдберга?

МАРТИН.До чего же ты бесстыжий.

ДАВИД.До чего же ты противный.

МАРТИН.Давид!

ДАВИД.Что, папа?

МАРТИН.Я хочу, чтобы ты попытался… хотя бы попытался поверить мне… Ты даже не представляешь, как я люблю тебя. Я так хочу, чтобы у тебя все было хорошо… Ну почему ты не веришь… когда я говорю, что я сделаю все возможное, чтобы больше это не повторилось… не хочу, чтобы ты переживал из-за меня… Давайте снова попробуем быть одной семьей… Не уходи, Давид, послушай меня! За что ты меня так ненавидишь? Ведь я твой отец. Посмотри на меня!

ДАВИД.Я восхищаюсь тобой.

МАРТИН.Правда? Почему?

ДАВИД.Потому что каждое утро ты находишь в себе силы посмотреть в зеркало. Это достойно уважения. А теперь я пошел смотреть телевизор, и я хочу, чтобы меня оставили в покое. Ты слышал?

МАРТИН.Что? Нет, ты не понял.

ДАВИД.Что еще я должен понять?

МАРТИН.Мы с мамой любим друг друга. Ты видел как она поцеловала меня?

ДАВИД.Это только для того, чтобы понюхать, не пахнет ли от тебя водкой.

МАРТИН.Что? Однажды, когда я буду лежать в могиле, ты пожалеешь о своих словах, но будет уже поздно…

ДАВИД.Через минуту ты начнешь надо мной издеваться, а мне придется утирать литры слез. Я смогу! Я все смогу! (Уходит, хлопнув дверью.)

МАРТИН остается один, он в отчаянии, тяжко вздыхает, докуривает сигарету, встает, снимает пиджак, засучивает рукава рубашки, моет посуду. Затем берет большое блюдо, в котором замочены утки, ощипанные и потрошеные. Сливает оттуда воду, осматривается по сторонам, подходит к бильярдной, где включен телевизор, останавливается, прислушивается. Потом идет к лестнице и наконец возвращается в кухню. Достает из утки маленькую бутылку водки, быстро отпивает, полощет рот и горло своим эликсиром, выплевывает, ищет новое укрытие для бутылки.

МАРТИН.Ну что ты будешь делать! Придется допить и поставить среди пустых бутылок. (Пьет.)

ДАВИД (крадется на кухню, стоит и смотрит на МАРТИНА). Не стоит так торопиться, папа, а то поперхнешься.

МАРТИН.Какого черта! Какого черты ты здесь делаешь?!. Убирайся отсюда!

ДАВИД.Просто хотел посмотреть.