Михаил Загоскин - Урок холостым, или наследники

А пуще-то всего целуй почаще руку.

Когда б ты знал, мой друг, как я сюда спешил,
Надеюсь, мой приезд...

Он жизнь мне возвратил.
Вы, верно, вступитесь...

За Лизу? Будь спокоен.
Она тебя, Любим, а ты ее достоин,
Родители твои... но это не беда, —
Я их склонить могу без дальнего труда.

Вам стоит объявить при них свое желанье.

И, нет! Они сочтут его за приказанье,
А я приказывать отменно не люблю;
Нет, милый друг, совсем иначе поступлю.
И ежели мои догадки не напрасны,
То слова не скажу, а будут все согласны.

Вы шутите?

О, нет!

Я должен верить вам;
Однако ж признаюсь...

А вот увидишь сам.
И если никакой не будет остановки,
Сегодня ж, может быть, дойдет и до помолвки.

А свадьба, дедушка?

Недели через две.

Какое счастие!

Я знаю, что в Москве
Все станут говорить: ну как, дескать, возможно
Жениться в двадцать лет? Ему служить бы должно,
Ведь время не ушло, — на всё свои года.
Я этого сказать не смею никогда,
Особенно тому, в ком брал всегда участье.
Поверь, кто в жизни сей, Любим, имел несчастье
Во одиночестве прожить до старых лет,
Жениться — другу тот всегда подаст совет.

Я помню, дедушка, вы часто говорили,
Что если бы могли, то всех бы вы женили.

Да, да, Любим! Пускай смеются надо мной.
Одно лишь счастие — жить с доброю женой.
Ах! старость в сиротстве не жизнь, мой друг, — страданье,
Ужаснее, Любим, нет в мире состоянья.
Конечно, знаю сам, здесь много есть людей,
Которые, живя в кругу своих друзей,
Среди веселостей и роскошей столицы,
Не зная прихотям ни меры, ни границы,
Найдут меня тотчас и странным и смешным.
Жениться? Боже мой! К чему? Ну кстати ль им, —
Когда для них что день, то радости готовы, —
Супружества надеть несносные оковы.
Нет, нет! свободные лишь счастливы одни, —
Для них весь свет открыт. — Так думают они,
И, наслаждения встречая с каждым шагом,
Свободу юноша считает первым благом.
Но молодость пройдет — исчезнут вместе с ней
Надежды, радости, друзья — всего скорей;
Тогда ничтожность их увидит он на деле:
Тогда, — болезнями прикованный к постеле,
Забытый ото всех, — друзей он тщетно ждет:
Одни наемники вокруг его; умрет, —
И явятся тотчас наследники толпою
В глубоком трауре, но с радостной душою!
Ах, эта мысль, Любим, ужаснее всего!

Зачем же думать вам...

Коль мало и того,
Представь, что он забыт и смертию самою.
Томяся скукою, измученный тоскою,
Встречая лишь одни холодные сердца,
Страданиям своим не видит он конца;
Года уже прошли счастливых заблуждений:
Он ясно видит всё — он мертв для наслаждений.
Рассеянья ль искать среди людей... ах, нет!
Коварный уж давно ему наскучил свет;
И, словом, всё, мой друг, что прежде веселило,
Всё стало для него и скучно и постыло;
Одними горестьми считая лишь года,
Он смерть, как друга, ждет. Тогда Любим, тогда,
Поверь, — ничто ему, страдальцу, не поможет!
Несчастный! — чувствами он жить уже не может,
А сердцем — не живет! Я сам... — нет, нет, Любим!
Отрадой ты всегда был горестям моим!
Тобой еще одним дышу на этом свете!

Ах, дедушка!..

Постой, мне кажется, в карете

Подъехали к крыльцу, — и что-то много в ней.
Хоть ждать и не могу так скоро я гостей,
Однако ж может быть... а я отменно некрасиво,
Кой-как одет! — принять их в этом неучтиво.
Пойду принаряжусь.

Почтеннейший родной!
Но что за странный шум.

Ступайте все за мной!