ЛюдМила Митрохина - Уроки тьмы

В этот период я спасался бегом, который помогал и помогает мне преодолевать все горести жизни по настоящий момент. А зимой мы с Валюшей ездили на лыжах пять-восемь километров в Сосновке рядом с домом. Делалось это так – она вешала маленький приёмник за спину, который постоянно работал (радио «Маяк»), и этот сигнал мне позволял сохранять расстояние, чтоб не наехать, или вела счёт (раз, два, три, четыре).

После месяца раздумья и безделья я вступил во Всероссийское Общество слепых, где мне предложили работу на предприятии «Контакт» при Всесоюзном Обществе слепых. После двух месяцев обучения я стал вязальщиком узлов 4-го разряда. Обстановка для меня была удручающей. Вокруг были люди с разными тяжёлыми судьбами: частичная или полная потеря зрения. Я попал в иной мир, в изнанку счастливого здорового мира, в котором находился двадцать пять лет. Воспоминания о прежней жизни на таком контрасте только обострялись, вызывая смертную тоску и сердечную боль. Но надо было что-то делать. И я, уходя в себя, с упорством вязал дома узлы, прокручивая прошлое и ища пути выживания в настоящем.

В том же году я начал торопливо строить времянку 3x4 метра на садовом участке в Симакино, который получил от телевидения. Я очень спешил, старался прожить каждый день с максимальной пользой, ценя всё сильнее божий дар – зрение, покидающее меня. Сын помогал мне как мог. Я рассчитывал на то, что, построив времянку, обеспечу себе крышу над головой, и тогда можно будет приступать к чему-то более фундаментальному.

Все мои планы рухнули в одно мгновение. В стране резко наступило тревожное время перестройки и начало неуправляемой демократии. Все наши накопленные годами семейные сбережения пропали безвозвратно, а с ними и планы на будущее. Но всё равно я с несгибаемым упорством продолжал пристраивать к времянке веранду. А когда закончил веранду, то окончательно ослеп. Уже позже, слепым, я сделал сарай для хранения дров, беседку 2x3 метра с пропильной резьбой, в которой мы до сих пор прячемся от жаркого солнца и где я работаю, занимаясь скульптурой и резьбой по дереву. И вот уже 23 года мы с Валюшей проводим лето в этой времянке, которая начала подгнивать снизу, хотя стоит на крупных камнях…»

– Боже мой, что это было за жуткое время 90-х годов, всё рушилось в жизни и в сознании, не на что и не на кого было опереться, кроме своей семьи. Кому верить? За кем идти? Как выжить? – вспоминал Олег.

Распад Советского Союза, вал противоречивой информации, крах банков, безработица, банкротство предприятий, страх нищеты и потеря стабильности приводили к хаосу в сознании людей. Криминальная приватизация разделила общество на бедных и богатых. До сих пор у него валяется ваучер – позорный символ всенародной драмы, приведшей к параличу все производства. Бывшая партийная элита легко овладела национальными богатствами страны, забрав почти задаром у обнищавшего народа всё, что можно, не гнушаясь детскими садиками, пионерскими лагерями и общежитиями, обделяя и так обездоленных. Всё народное как-то тихо, невзначай стало частным. Состояние разрухи пронзило армию, науку, образование и поставило безопасность страны в прямую зависимость от цены на нефть и газ на мировом рынке. Мы им – нефть и другие ископаемые, а они нам – ножки Буша. За чертой бедности оказалось более половины населения. Началось массовое бегство от нищеты на Запад учёных, деятелей культуры, технической интеллигенции. В «Леннаучфильме» и на Ленинградском телевидении начались сокращения, реорганизации, простои в работе, внедрение самофинансирования, поиск финансовых магнатов, заказчиков. Даже с надомной работой инвалидов ВОС возникли затруднения. Спасала семья. А одинокие больные люди в растерянности прятались на своих квадратных метрах под оглушительные крики разошедшихся демократов.

Именно в этот сложный период остатки зрения еле-еле теплились в нём сужающимся мутным полем с добавлением ко всему прочему прогрессирующей глаукомы. Он знал, что надо что-то делать, искать пути достойного существования, вернуть творчество в любой форме, иначе полный тупик, и бездействие приведёт к жизненному краху. Даже этот жалкий остаток зрения казался ему великим даром. Умом понимал, что болезнь пожирает свет, подталкивает его всё ближе и ближе к тьме, а в душе теплилась надежда на чудо. Может быть, вот сейчас всё замрёт на этой точке, болезнь отступит и оставит ему хотя бы это крошечное затуманенное окошечко белого света…