И тишину и исщербленный камень
Назвать своим заслуженным концом.
………………
Слишком тихо у могильных плит.
В агонии он слышит «смерть, идущую вдоль комнат на тихое земное торжество». Да, земное торжество смерти — тлен, пепел, тишина.
Но какой торжественной симфонией он приветствует ее приход! В лучшем своем по музыкальности и конструкции стихотворении, особенно богатом внутренними рифмами, аллитерациями и созвучиями, С. Барт так воспевает «час уничтоженья»:
Не трубы прогремят, не тру-
бы озарят тревогою тот день.
На восковые скованные губы
Возляжет траурная тень.
Тот пепел, нацелованный же-
стоко и ласкою и муками земли,
Расскажет вам, что я избыл все сроки
И все повинности свои.
4
Стихи С. Барта проводят через все этапы медленного угасания, покорного муке и смерти.
В доме умирающего жуткая настороженная тишина — «в шаги и шорохи вникал угрюмый ветхий дом». Приближение неизвестного чувствуется в каждом шаге, каждом движении. Кажется, проходящий по пустым залам входит в них «не один». И этот «кто-то второй» нашептывает пока еще невнятную тайну. И вдруг… смятение. Все бросаются к окну, куда вылетела жизнь и умчалась, вскочив на коня…
Чей это конь отпрянул вскачь?
Так дайте ж свет скорей!
И бег в свечах, и стук дверей,
И плач… и плач… и плач…
Так С. Барт изображает миг смерти.
Но вот всем стало ясно, что свершилось непоправимое. Волнение улеглось, плач перешел в тихие слезы, а мертвец возлег на стол при свете свеч. Тут в поэте происходит раздвоение: мысленно созерцая свой труп, его вечная духовная частица приближается к своему прежнему обиталищу, чтобы дать ему последнее целование —
Чей это гроб туманят свечи
Слезами тусклого огня?
Чьи это призрачные речи
Встречают призрачно меня?
И эта песнь… Взмахнув крылами,
Умчался в небо душный свод.
И веет древности веками
Надгробной мудрости полет.
Своя ли боль, иль боль чужая?
Целую бледное чело.
О гроб великий! даль ночная!
Предельной тишины русло!
И вот уже похоронное шествие увлекает останки «сгоревшего дотла» к тишине исщербленного надгробия. Мудрой тишине кладбища посвящены лучшие стихи С. Барта. Вот одно из них:
Весеннее небо. Весенний погост.
Напев похоронный так прост,
Как будто успенье приходит весной,
Как будто цветенье — покой.
Влекут и уводят аллеи крестов.
И мнится — под пенье псалмов
Весна сочеталась со смертью моей
Под сенью поникших ветвей.
И солнце склонилось. И день изнемог.
И тихо за синий порог,
Покорно ступая, несут — пронесли
Последнее утро земли.
5
Казалось бы, надгробная тишина, веющая холодом, тлен, окаменение смерти должны приводить в содрогание всё подвижное, теплое, живое. Должны внушать отвращение. Но С. Барт представляет себе смерть в виде девушки с золотою косой и голубыми глазами.
Может быть, какое-нибудь впечатление «печального» детства заронило в его душу этот образ. Одно отрывочное четверостишие С. Барта намекает на это —
Над садом старинным я помню звезду,
Печального детства светило,
И девушку помню; и — в сонном пруду
голубую могилу…
С тех пор, пройдя через разочарования и страдания в жизни, память о «голубой могиле» девушки превратилась для опустошенного сердца в страну,
Где боль цветет во имя Бога,
Где смерть веселая дана.
Как свидания, ждет поэт прихода своей голубоглазой девушки — смерти:
У смерти моей голубые глаза
И странные нежные речи.
У смерти моей золотая коса
И детские робкие плечи.
Темнеет. На травы ложится роса.
Стихаю для трепетной встречи.
Уже различая ее приближающие черты, он восклицает:
Это ты, как виденье легка.
Это ты — сквозь века, сквозь скитанья…
Наконец, она появляется для первого и одновременно вечного объятия —
И я простер невольно руки,
И тихая явилась ты.
И где-то в зеркалах, в пролетах
От глубины до глубины,
В безумном, в непомерном взлете
С тобой мы были сплетены.
6
Не напрасно дана «веселая смерть» поэту. «Вспомни, вспомни, — говорит он: — смерть не всё сжигает…».
Тишина земного торжества смерти — намек на иную тишину-тишину тайны «вечности существования». Всё временное преходяще — и мысли и лица, но
Читать дальше