Как лес ночной — душа… Кто отличит волну,
Дрожащую в ущельях тьмы безликой?
Я дрожью сердца воскрешаю тишину,
Дневного шума заглушаю крики.
140. «Туда, туда, в безликий тлен…»
Туда, туда, в безликий тлен,
Избыть столикой жизни плен.
Избыть себя, свой дух, свой прах,
Свою истому, боль и страх.
Избыть обеты, робость зорь,
И маму детских лет, и корь, —
Свою болезнь за полумглой,
Свою мечту, что за стеной
Весь мир узором оплела
И кладом в тишину легла.
141. «За окном, прободая кусты…»
За окном, прободая кусты,
Незаметная вьется дорога.
Я уйду из своей пустоты,
Я уйду из звериного лога.
Это жуткое тело мое,
Плотское души одеянье,
Я оставлю… И сбудется всё,
Что не сбылось в телесном скитаньи.
142. «Великая радость во мне…»
Великая радость во мне.
Великая нежность. Без злобы
Стихаю в преддверии гроба.
Что было, всё было во сне…
Великая радость во мне.
Протянуты руки вдоль тела.
Как жертвенный плод, ты созрело
В тяжелой своей глубине —
Великая радость во мне.
О, ночь!.. Только ночь без просвета.
Не надо ни мук, ни обета,
Ни звездного чуда в окне…
Великая радость во мне.
143. «Ты вся зеленая, крепчайшая весна…»
Ты вся зеленая, крепчайшая весна,
Испившая все буести пространства.
Но сердце жжет пустынная страна
Несбывшихся и невозможных странствий.
Ты — тело юное… Горячая трава…
О чем поют два трепетных уродца?
Сокрылись глубоко и там видны едва
На дне, в окне, светлейшего колодца.
О нежности… Когда, как гимн, жестокость
И в порах тела — ливни и грома.
О вечности… День всходит быстроокий,
Мгновенный день… А вечность — смерти тьма.
Гори! Горчайшей не проси пощады!
О казнях вспоминай! О, вспомни душный крик,
Сгоравших на кострах… и ту прохладу,
Когда, теряя кровь, бледнеет гордый лик.
Тысячелетия таю.
Дышу усталостью познанья.
И в нем опять мое дыханье
Находит глубину свою.
Я перекинул мост к путям,
Где на волах провозят громы.
Снопы лучей, снопы соломы
Мой возглавляют дом и храм.
145. «Там наши комнаты — два сердца — были рядом…»
Там наши комнаты — два сердца — были рядом.
И в коридоре пахло уксусом и свеклой.
На площадях заря роняла в наши взгляды
Костелов древних вечереющие стекла.
Мы проходили мимо лавок и кофеен.
Цвела в витринах верная продажность.
Мы проходили мимо лавок и кофеен
Так много раз. И, помню я, однажды
К сапожнику зашли мы туфельки примерить —
Шевровые, воздушные, из сна и кожи.
И было всё: сомненье, нежность — всё без меры.
Шевровые… воздушные… из сна и кожи…
146. «О нежности еще два слова…»
О нежности еще два слова.
Еще одна моя слеза.
Отныне — не найти иного! —
Обетом я сковал глаза.
Обетом зла и ненависти,
Обетом похоти и лжи…
Одним движеньем детской кисти
Холодный ум обворожи.
Но от ступени до ступени: —
Земные дни… года… года…
Но в долгой, но в жестокой лени
Тебя забуду навсегда.
Еще одна слеза… Сегодня
Сквозь жизнь, сквозь сон, сквозь зеркала
Рукою неправдоподобной
Ты дверь открыла и ушла.
147. «Я дверь открыл. Я думал: не она ли?..»
Я дверь открыл. Я думал: не она ли?
За дымкой пепла вы ее узнали?
Зачем молчите вы? Зачем вы смущены?
В смущеньи ласковом вы кажетесь смешны,
Когда, ее не видя, вдаль глядите:
Какая жизнь на острове Таити?
Что жизнь! Мне дорог этот мертвый кров.
И ближе всех уже ненужных слов:
Никто. И повторяет ветер в щелку:
Никто. Ни даже пряди шелка
Ее волос. И сердце явственней: никто.
И тише, глубже и навек: ничто.
ДУША В ИНОСКАЗАНЬИ
ВТОРАЯ КНИГА СТИХОВ
ПАРАБОЛА / БЕРЛИН 1935
148. «Осенний день… и закипают слезы…»
Осенний день… и закипают слезы,
Как витамины в сереньком плаще
Здоровья, пользы. Что же нам дороже,
Чем духа жизнь в тугой земной праще?
Ты голод облаков и листьев жажда.
Твой шаг — во взмахах мельниц ветряных,
В дыханьи свежем с заревого пляжа —
Сечет туманы, сны и пелены.
Читать дальше