Джордж Байрон - Дон-Жуан

Тут архитектор новый появился;
Старинной готики туманный бред
Он воплощал и выяснить стремился
Столетиями нанесенный вред.
Он с планом перемен таких носился,
Что от Аббатства бы пропал и след.
Гордился он подобной профанацией,
Свой труд провозглашая реставрацией.

Английских денег не жалея, лето
Здесь проводил недаром ловкий гот,
И предъявил он выкладки и сметы:
Одиннадцатитысячный расход.
Он бойко уверял, что трата эта
И выгоду и славу принесет,
Способствуя красе и возрожденью
Почтенного старинного строенья.
[698] 59. «Ausu Romano, aere Veneto» («Римской отвагой, венецианской медью» (лат.)) — такова надпись (уместная в данном случае) на стенах, ограждающих Венецию от Адриатического моря. Эти стены были делом республиканцев Венеции, а надпись как будто императорская, составленная Наполеоном I. Настало время вернуть ему этот титул, ибо вскоре будет еще и Наполеон II — spes altera mundi (новая надежда мира), — если ему суждено жить. Пусть же он не уничтожит эту надежду, как его отец. Во всяком случае, он будет лучше, чем Imbéciles (Болваны (франц.); имеются в виду французские короли Бурбоны.) Перед ним откроется поле славы, если он знает, как надо обрабатывать его. (Байрон имеет в виду сына Наполеона, герцога Рейхштадтского (1811–1832).) (Прим. Байрона).

Явились два юриста — обсудить
Залог усадьбы и покупку леса.
Любил лорд Генри тяжбы заводить
И вскоре ждал судебного процесса,
Потом пришлось свинарник посетить,
Хозяйства соблюдая интересы;
Там были свиньи самый первый сорт —
Готовил их на выставку милорд.

Потом пришли попавшие в ловушку
Два браконьера с хмурым лесником
И девушка — смиренная пастушка
В большом плаще пунцовом с башлыком.
На вид она была совсем простушка;
Но я с плащами этими знаком,
И помню пылкой юности грехи я:
Скрывают полноту плащи такие.

Но обсуждать не собираюсь я
Естествознанья тайны и загадки,
Притом и сплетни — тема не моя;
Сограждан исправляя недостатки,
Амондевилл, как мировой судья
Оберегал законы и порядки,
И сельские констебли посему
Виновную доставили ему.

О судьбах мира судьи мировые
Пекутся, охраняя от потравы
Луга, леса, и парки родовые,
И сельские нетронутые нравы.
Но как решить проблемы роковые?
Как отличить проступок от забавы?
Всего трудней охрана диких птиц
И честности хорошеньких девиц.

Виновная бледна была ужасно,
Как будто набелилась нарочито.
(Обычно эти щечки были красны;
Румян не знают сельские хариты!)
Меж тем как леди именно прекрасны
Той бледностью особо родовитой,
Что лишь от страсти или от стыда
Сменяется румянцем иногда.

Хорошенькие глазки озорные
Туманились слезами, но она
Старалась не заплакать; ведь впервые
Сюда она была приведена
И помнила, что слабости такие
Выказывать на людях не должна,
Тревожилась, робела, трепетала
И с ужасом допроса ожидала.

Не всех их, впрочем, — что легко понять, —
У лорда в кабинете принимали.
Юриста можно в комнаты позвать,
А племенного кабана — едва ли;
Да и крестьян не принято пускать
В приемную, где бойко толковали,
Как генералы, собираясь в бой,
Купец и архитектор городской.

Констебли эль потягивали вяло
С невозмутимым видом важных птиц,
Виновная в гостиной ожидала
Прихода властью облеченных лиц,
Которым совещаться надлежало
О термине, зазорном для девиц,
На языке юристов очень тонко
Звучащем в двух словах: «отец ребенка».

Лорд Генри в каждом деле проявлял
Энергию и подлинное рвенье;
Всех поваров он воодушевлял,
Готовивших большое угощенье.
Амондевилл, как водится, давал
Для всех своих друзей без исключенья
Открытый день, когда в открытый дом
Сбирались все соседи на прием.

В неделю раз такие дни бывали,
Когда и приглашенья не нужны:
Соседи все отлично понимали —
Без приглашенья все приглашены.
Столы большие накрывались в зале,
И, будучи вином упоены,
Все гости выражали без стесненья
За кушаньем общественное мненье.

Лорд Генри предавался, как игрок,
Предвыборных страстей соревнованью:
Был выборам в парламент близок срок,
А в округе меж тем имел влиянье
Шотландский граф и с ним его сынок,
И представлял, весьма стремясь к избранью,
«Противный интерес» сей графский сын —
Хоть интерес-то был у них один.