Борис Гребенщиков - Серебро Господа моего

Так Гарсон № 2, Гарсон № 2,
То разум горит, а то брезжит едва;
Но мысль мертва, радость моя, а жизнь – жива,
И все это сон, Гарсон № 2.

А колокольный звон течет, как елей;
Ох, моя душа, встань, помолись –
Ну что ж ты спешишь?
А здесь тишина, иконы битлов, ладан-гашиш;
А мне все равно – лишь бы тебе было светлей.

Так Гарсон № 2, Гарсон № 2,
На кладбище – тишь;
На наших гробах – цветы да трава,
И, похоже, права людская молва,
И все – только сон, Гарсон № 2;
А раз это сон – что ж ты стоишь, Гарсон № 2?!

Не успели все разлить, а полжизни за кормою,
И ни с лупой, ни с ружьем не найти ее следы;
Самый быстрый самолет не успеет за тобою,
А куда деваться мне – я люблю быть там, где ты.

Вроде глупо так стоять, да не к месту целоваться;
Белым голубем взлететь – только на небе темно;
Остается лишь одно – пить вино да любоваться;
Если б не было тебя, я б ушел давным-давно.

Все, что можно пожелать, – все давным-давно сбылося,
Я ушел бы в темный лес, да нельзя свернуть с тропы;
Ох, я знаю, отчего мне сегодня не спалося –
Видно, где-то рядом ты, да глаза мои слепы.

Так что хватит запрягать, хватит гнаться за судьбою,
Хватит попусту гонять в чистом море корабли:
Самый быстрый самолет не поспеет за тобою –
Но, когда ты прилетишь, я махну тебе с земли.

Как большой друг людей, я гляжу на тебя непрестанно;
Как сапер-подрывник, чую сердцем тугую струну –
А в чертогах судьбы удивительный мастер Лукьянов
Городит мне хором с окном на твою сторону.

Если б я был матрос, я б уплыл по тебе, как по морю,
В чужеземном порту пропивать башмаки в кабаке;
Но народы кричат, и никто не поможет их горю –
Если только что ты, с утешительной ветвью в руке.

Жили впотьмах, ждали ответа;
Кто там внизу – а это лишь стекло.
Счастье мое, ты одна, и другой такой нету;
Жили мы бедно – хватит; станем жить светло.

В журавлиных часах зажигается надпись: «К отлету»;
От крыла до крыла рвать наверху тишину;
Только кто – не скажу – начинает другую работу;
Превращается в свет из окна на твою сторону.

В невечерний свет в окне на твою сторону.

Не коси меня косой,
Не втыкай в ладонь гвоздь;
Настоем цикуты ты меня не глуши.
Ты – мой светлый разум,
Я те – черная кость,
Так сбегай в честь пропоя
Нашей чистой души.

Сколько я ни крал – а все руки пусты;
Сколько я ни пил – все вина как с куста;
Хошь ты голосуй, хошь иди в буддисты,
А проснешься поутру – всяк вокруг пустота.

Не пили меня пилой, не тычь бревном в глаз:
Бревен здесь хватит на порядочный дом;
А душа – святая, она клала на нас,
Так что пей – не ерзай, мы с тобою вдвоем.

Я бы и хотел, да все как след на песке;
Хошь – пой в опере, хошь брей топором –
А все равно Владимир гонит стадо к реке,
А стаду все одно, его съели с говном.

У всех самолетов по два крыла, а у меня одно;
У всех людей даль светлым-светла, а у меня темно;
Гости давно собрались за стол – я все где-то брожу,
И где я – знает один лишь Тот, кто Сторожит Баржу.

В каждой душе есть игла востра, режет аж до кости;
В каждом порту меня ждет сестра, хочет меня спасти –
А я схожу на берег пень-пнем и на них не гляжу,
И надо мной держит черный плащ Тот, кто Сторожит Баржу.

Я был рыцарем в цирке,
Я был святым в кино;
Я хотел стать водой для тебя –
Меня превратили в вино.
Я прочел это в книге,
И это читать смешно:
Как будто бы все это с кем-то другим,
Давным-давным-давно…

А Тот, кто Сторожит Баржу, спесив и вообще не святой;
Но Тот, кто Сторожит Баржу, красив неземной красотой.
И вот мы плывем через это бытье, как радужный бес в ребро –
Но, говорят, что таким, как мы, таможня дает добро.

Расскажи мне, дружок, отчего вокруг засада?
Отчего столько лет нашей жизни нет как нет?
От ромашек-цветов пахнет ладаном из ада,
И апостол Андрей носит Люгер-пистолет?

От того, что пока снизу ходит мирный житель,
В голове все вверх дном, а на сердце маета,
Наверху в облаках реет черный истребитель,
Весь в парче-жемчугах с головы и до хвоста.