Александр Стоянов - Мелодии космических океанов

На чёрном трамвае отправится вправо,
надломленным курсом свернёт он налево.
Против него не имеет право
роптать, кто работает, жнёт и сеет.

Шестерни мира скрипят у порога
сладострастных рек и заоблачных океанов.
Искривляющий ветер – слуга у Бога,
в канцелярии несбыточных планов.

Кожу снимают с вывернутых обстоятельств
демоны оконных проёмов.
Не признают света и иных сиятельств
жернова полуправды объёмов.

Зеркала выдерживают натиск лести,
заполнившей пространство трущобных королей.
Территория очевидного – полигон для мести
человека, живущего в мире идей.

Он забросил свои лучшие способности
кровавым знамением будущих поколений.
Незавершённость срывает гайки подобности
во вселенной временем иных измерений.

Звездопад надежды пробивает путь
к первородной и неминуемой животной печали.
Чтобы жить, разжёвывая зелёную суть,
не понимая, почему мы вечно в начале?

Иерархия предметов всеохватывающего хаоса
создаёт образ нерушимого программиста.
Этакого всепобеждающего Микки Мауса,
насмешника и, оседлавшего правду, оптимиста.

В лёгкой слоёной яви исчезают здания.
Хромированными деталями полнится сознание.
Место и время отсутствует, ибо внутри,
там, в глубине, медузоподобные образы мерцают,
несоизмеримые и преобразующиеся в рельефы
и лучи.
Без скрежета горные выступы изгибаются.
Обрываются в пропасть мягкие ступени.
Дорога не видна в неровностях скал.
Тысячи километров преодолены одним вздохом.
В нём и полёт в самого себя, из формы в содержание,
на порог, за которым сцены из прошлого и будущего
живые, наполненные цветом, и плоские, из бумаги,
в отрывных календарях стоящего настоящего.
Квадраты-дома из бумажных листов с пляшущими
человечками.
Кадры видоизменяются с наложением оттенков.
Остроконечные крыши, светло-коричневые
и бежевые,
бегут вверх, дорисовывая пространство своими
углами.
Арки переходят в многомерные своды невидимого
храма,
существующего независимо от взглядов и мыслей.
Он – внутри безоблачного неба, без визуальных
проявлений.
С выдохом скорость соединения с вселенной
стремится к бесконечности и возмущает космос,
исколотый осколками проявляющейся жизни.
Поднимая рябь на зеркальной поверхности времени,
появляется капсула непостижимого сознания,
летящего по замкнутой спирали вечности.

Ты знаешь прекрасно, мне до тебя не дотянуться.
Железные пальцы мои холодны,
и больше не гнуться.
Без тебя я покрываюсь ржавчиной вековечной,
дроблюсь и осыпаюсь в лоно твоё, в бесконечность.
Химия между нами – это законы движенья,
и нет смерти, жизнь глядит в своё отраженье.
Страсть переполняет наши нежные берега
и разливается на просторы, в поисках врага.
Мы сливаемся и заполняем весь мир собой.
Нам иначе не жить, я дышу лишь тобой.
Но маятник неба превращает в скалы
всё то, что любило, всё то, что ласкало.
Хребет мой горный теперь уж не гнётся.
И солнце в небе снова смеётся.

Руками я обнял черничное небо.
По дну океанов когда-то я бегал.
Я ветер рождал, ураганы и вьюги,
звёзды бежали за мной, словно слуги.
Из дней и веков я сшивал одеяло
и в чёрной дыре моё войско стояло.
Я – вечный философ и вечный бродяга.
Я – тело земли и небесная фляга.
Я – мысль и эфир в заболоченном мире.
Я светом рождён и тождественен силе.

Я – это весь мир. Слова – отголоски истории.
Какой я? Расскажите о происхождении теории.
О разделении и деталировке единого целого.
Живая земля во мне вращается и солнце бегает.
Улитка пугается моей тени и прячет рожки.
Моё я – невосполняемая точка в пространстве
на ножках.
Стебелёк с глазами и пестиками на ветру
беспамятства.
Прошлые жизни, их опыт поцелуем ангела ставится
и поток бурливых вод генетической памяти будущего
уносит от сознания и обнуляется в журнале
живущего.

Все по любви чужой карабкаются,
без протокола и на то разрешение,
в лучах её золотистых купаются,
вкушая невиданное подношение.

Всё не случайно, корабль и ветер.
Мы слушали космос, мы ставили сети.
Встречали нас волны, бежали, смеялись,
тогда мы с любовью вселенской обнялись.