А в прочем Сиринга с Дианою схожа:
Строга, непреступна, и бог ни один
Не делит ее вожделенного ложа
В глубокой траве плодоносных долин.
Однажды, венчанный сосновой короной,
Неистовый Пан за дриадой гнался.
Но крепкие ноги, служа обороной,
Ее уносили глубоко в леса.
Раздвинулись чащи, кустарники — реже.
Сгибаются ноги, бессильно скользя
В глубоком и влажном песке побережий;
Широкой рекой преградилась стезя.
И нимфа, пронзенная ужасом острым,
От страстных объятий спасаясь едва,
Ко влажным наядам, возлюбленным сестрам,
Последние, в горе, бросает слова:
«О сестры! мою красоту измените!
На горе прекрасною я родилась.
Волос обрывайте душистые нити,
Гасите огонь соблазняющих глаз!»
Тем временем Пан, разгоревшийся, страстный,
К желанному телу в восторге приник.
Но тело немеет под лаской напрасной,
И в пальцах — холодный, болотный тростник.
И ветер, в тростник проникая из скважин,
Порывисто дунул, и Пан услыхал
Как будто бы стон — безнадежен, протяжен —
Как будто бы кто-то любил и вздыхал.
V. ИФИГЕНИЯ В АВЛИДЕ [42]
Я забыла дом родимый
Для Ахиллова шатра.
В синем небе вижу дымы
Погребального костра.
Вижу медных ратей строи,
Вдоль залива корабли —
К берегам далекой Трои
Обращенные рули.
Но лазурного залива
Не колышется роса,
И в безмолвии, тоскливо,
Спят, белея, паруса.
Оглашается Авлида
Песнью вольною гребца.
Я ищу шатер Атрида,
Кличу милого отца.
Нет, не мне отныне весны,
Ласка теплого луча,
Луг зеленый, цветоносный,
Бег веселого ключа.
Нет, не мне весною ранней
Бегать в поле, рвать цветы.
Ах! и злая жизнь — желанней
Застигийской темноты.
Не меня украсят девы
В вечер свадебного дня,
И венчальные напевы
Прозвучат не для меня.
О невеста! на закланье
Брачный сшит тебе покров.
Вижу красное пыланье,
Слышу треск смолистых дров.
Ставят желтые корзины,
В них кладут, цветы, плоды.
Полны медные кувшины
Очистительной воды.
Я — покорна. Руки вздеты
К выси, ясно голубой.
Слышу волн холодной Леты
Закипающий прибой.
Агаменон! Твой гнев беззаконен.
Знать, напрасно пучину гребли
Ополченья моих мирмидонян,
К Илиону стремя корабли.
Но терпеть не привык я обиду.
Пусть проносятся стрелы, свистя, —
Из шатра я на поле не выйду,
За рабыню отнятую мстя.
На покровах украшенных лежа,
Я лобзанья ищу твоего.
Ахиллесово праздное ложе
Не разделит рабыня его.
Я — один в опустелой палатке.
Где-то битвы неистовый гул.
Парусины широкие складки
Разгулявшийся ветер надул.
Не замедлил зачем на пути я,
К нелюбезным пределам гребя?
О, лугами богатая Фтия,
Для чего я покинул тебя?
Иль не знал я тогда приговор мой,
Сотней палуб волну бременя?
Иль не знал, что корабль крутокормый
Устремляет к могиле меня?
Олимпиец судьбу мою взвесил
На весах непреложной Судьбы.
Неизменно прекрасен и весел,
Я готов для последней борьбы.
Бездыханное тело Патрокла
Я сложил у шатра моего;
Червленеющей кровью измокла
Возле раны одежда его.
Чу, зовут медноустые трубы,
Надевают доспехи вожди.
Гектор, радость старухи Гекубы,
Жребий взвешен: пощады не жди.
Щит мой в золоте, ярком, узорном,
Он горит лучезарнее звезд;
Он божественным выкован горном,
И над ним поработал Гефест.
Дух мой мстительной яростью жарок,
И готов я главу преклонить
Перед волей безжалостных парок,
Обрезающих тонкую нить.
Конь твой, Гектор, бежит без возницы,
И кровавая вьется стезя.
Я тебя привяжу к колеснице,
Омертвелые ноги пронзя.
И коней по спине пропотелой
Я бичом золоченым стегну,
Трижды, Гектор, влача твое тело,
Твой родной Илион обогну.
Олимпиец судьбу мою взвесил
На весах непреложной Судьбы.
Неизменно прекрасен и весел,
Я готов для последней борьбы.
Читать дальше