Уолт Уитмен - Стихи

Уолт Уитмен

Стихи

Жил малыш. Когда он выходил...

Перевел К.С.Фарай

Жил малыш.

Когда он выходил на свою ежедневную прогулку,

и оглядывался вокруг,

то на что бы он ни смотрел

с жалостью, любопытством, страхом или любовью,

он становился этим предметом,

и это предмет становился частью его

на один день или на одно мгновение дня,

...на целый год или на циклы тянущихся лет.

Ранние незабудки становились частью малыша,

И трава, и красивая герань, и клевер,

и маленькие колибри,

и мартовские ягнята, и поросята с розовыми грудками...

кобыла с жеребятами, смеющиеся толпы во дворах,

люди у скользкого входа в пруд,

любопытные рыбки среди темно-зеленых камней,

и водяные мельницы с тяжелыми

стальными верхушками...

все становилось частью этого малыша.

И апрельские и майские полевые всходы

становились малышом...

и зимняя пшеница,

и светло-каштановые кукурузные ростки,

и съедобные коренья в огородах,

и яблони, и цветы яблонь,

и сочные яблоки, падающие с веток...

и лесная малина... и подорожник;

и старый пьяница по дороге домой

из таверны, где он недавно лежал без памяти,

И торопливая учительница... и дружелюбные дети,

и грустные дети... и аккуратные девочки-горожанки...

и все изменения в городах и селениях,

куда бы он ни шел.

И даже родители малыша - мужчина, зачавший его, выстрелив отцовской смесью

среди ночи... и женщина, выносившая малыша в своей сумке

перед тем, как он появился на свет...

они дали ему гораздо больше этого,

и давали ежедневно... и они, и то, что исходило от них

становилось частью малыша.

Его мать... и тарелки, и блюдца, поставленные

на обеденный стол,

Мать... и потоки прекрасных слов...

и чистая косынка, и фартук,

и здоровый материнский аромат,

отлетавший от ее волос и платья

когда она проходила мимо;

Его отец: сильный, мужественный, независимый,

строгий, рассерженный, несправедливый,

и удар, и окрик, и просьба, и заманчивая

ложь,

И предметы домашнего обихода, и разговор, и лавка старьевщика,

мебель... и желания переполненного сердца,

Любовь неподкупная... и чувство неизменной реальности,

мысли о том, что и это только мечта,

Сомнения днем и ночью, желание

узнать "как это?" и "что это?"...

Существует ли то, что кажется реальным

или это только вспышки и искры?

Мужчины и женщины на дорогах,

если не вспышки и искры,

то тогда кто?

И сами дороги, фасады серых домов...

товары на широких витринах, лица,

телеги, причалы, толпы на переправах;

Вид деревни, когда солнце падает

за зеленый холм... вереницы изломанных рек...

И тени... и лучи света в гущах летних дождей...

свет, падающий на крыши... и белая и коричневая

черепица...

очертания, отсветы, силуэты;

шхуна неподалеку, уходящая с отливом...

лодка на мели среди береговых камней,

Бег и танец темно-синих волн - растерянный всплеск,

и красочные облака... и багровая мачта,

оставленная кем-то словно в одинокой

бесконечной грезе;

склон горизонта, сизый пеликан на фоне солнца,

сгустки ила в аромате соленых водорослей;

все эти явления и кажущиеся явления, да,

Все это становилось частью малыша, который

ежедневно выходил,

и впредь будет выходить ежедневно,

становилось собственностью малыша, будь то

он или она,

кто гнался за всем этим

день за днем, час за часом

всегда.

Серый и хмурый стан, за час до рассвета

Перевел К.С. Фарай

Серый и хмурый стан, за час до рассвета

Я вышел из палатки, гонимый бессонницей,

И спустился по узкой тропинке, ведущей к полковому госпиталю.

Там три фигуры, распростертые на носилках,

Три бездыханных тела, оставленных в тишине

Увидал я, и каждое было одеялом накрыто,

Светло-коричневым шерстяным одеялом,

Тяжелым и пыльным, обворачивающим все.

Бесшумно подкрался я, и застыл, потрясенный.

Потом с лица одного из них стянул одеяло:

Кто ты, мудрый седоволосый старик,

С глазами, что потонули в морщинах?

Кто ты, мой старый товарищ?

Медленно и не дыша, приблизился я ко второму

Кто ты, мой возлюбленный сын, с румянцем еще на щеках?

Третий - не стар и не юн, со спокойным лицом,

Подобным мутно-желтой слоновой кости.

Человек, мне кажется, я знаю тебя, - в твоем лице признаю

Черты самого Христа. Бездыханный

Божественный брат, здесь опять он лежит.