Уолт Уитмен - Стихотворения и поэмы

и старым,

Радуясь встрече с некрасивою женщиною так же, как с красивою

женщиною,

Радуясь, что вот вижу квакершу, как она шляпку сняла и говорит

мелодично,

Довольный пением хора в только что выбеленной церкви,

Довольный вдохновенною речью вспотевшего методистского

пастора, сильно взволнованный общей молитвой на воздухе,

Глядя все утро в витрины Бродвея, носом прижимаясь

к зеркальному стеклу,

А после полудня шатаясь весь день по проселкам или по берегу

моря с закинутой в небо головой,

Обхватив рукою товарища, а другою - другого, а сам посредине,

Возвращаясь домой с молчаливым и смуглым бушбоем

(в сумерках он едет за мной на коне),

Вдали от людских поселений, идя по звериным следам или

по следам мокасинов,

У больничной койки, подавая лихорадящим больным лимонад,

Над покойником, лежащим в гробу, когда все вокруг тихо,

всматриваясь в него со свечой,

Отплывая в каждую гавань за товарами и приключениями,

Торопливо шагая среди шумной толпы, такой же ветреный

и горячий, как все,

Готовый в ярости пырнуть врага ножом,

В полночь, лежа без мыслей в одинокой каморке на заднем

дворе,

Блуждая по старым холмам Иудеи бок о бок с прекрасным

и кротким богом,

Пролетая в мировой пустоте, пролетая в небесах между звезд,

Пролетая среди семи сателлитов, сквозь широкое кольцо

диаметром в восемьдесят тысяч миль,

Пролетая меж хвостатых метеоров и, подобно им, оставляя

за собою вереницу огненных шаров,

Нося с собою месяц-младенца, который во чреве несет свою

полнолунную мать,

Бушуя, любя и радуясь, предостерегая, задумывая, пятясь,

выползая, появляясь и вновь исчезая,

День и ночь я блуждаю такими тропами.

Я посещаю сады планет и смотрю, хороши ли плоды.

Я смотрю на квинтильоны созревших и квинтильоны незрелых.

Я летаю такими полетами текущей и глотающей души,

До той глубины, где проходит мой путь, никакой лот

не достанет.

Я глотаю и дух и материю,

Нет такого сторожа, который мог бы прогнать меня, нет такого

закона, который мог бы препятствовать мне.

Я бросаю якорь с моего корабля лишь на короткое время,

Мои посланные спешат от меня на разведки или возвращаются

ко мне с донесениями.

С острой рогатиной я иду на охоту за тюленем и белым

медведем, прыгая через глубокие трещины, я хватаюсь

за ломкие синие льдины,

Я взбираюсь на переднюю мачту,

Влезаю в бочонок для вахты,

Мы плывем по северному морю, много света кругом,

Воздух прозрачен, я смотрю на изумительную красоту,

Необъятные ледяные громады плывут мимо меня, и я плыву

мимо них, все отчетливо видно вокруг,

Вдали беловерхие горы, навстречу им летят мои мечты,

Мы приближаемся к полю сражения, скоро мы вступим в бой,

Мы проходим мимо аванпостов огромного лагеря, мы проходим

осторожно и медленно,

Или мы входим в большой и разрушенный город,

Развалины зданий и кварталы домов больше всех живых городов

на земле.

Я вольный стрелок, мой бивак у чужих костров.

Я гоню из постели мужа, я сам остаюсь с новобрачной и всю

ночь прижимаю ее к своим бедрам и к губам.

Мой голос есть голос жены, ее крик у перил на лестнице,

Труп моего мужа несут ко мне, с него каплет вода, он

утопленник.

Я понимаю широкие сердца героев,

Нынешнюю храбрость и храбрость всех времен,

Вот шкипер увидел разбитое судно, в нем люди, оно без руля,

Смерть в бурю гналась за ним, как охотник,

Шкипер пустился за судном, не отставая от него ни на шаг,

днем и ночью верный ему,

И мелом написал на борту: "Крепитесь, мы вас не покинем".

Как он носился за ними, и лавировал вслед за ними, и упорно

добивался своего,

Как он спас наконец дрейфовавших людей,

Что за вид был у исхудалых женщин в обвисающих платьях,

когда их увозили на шлюпках от разверстых перед ними

могил,

Что за вид у молчаливых младенцев со стариковскими лицами,

и у спасенных больных, и у небритых мужчин

с пересохшими ртами,

Я это глотаю, мне это по вкусу, мне нравится это, я это впитал

в себя,

Я сам этот шкипер, я страдал вместе с ними.

Гордое спокойствие мучеников,

Женщина старых времен, уличенная ведьма, горит на сухом

костре, а дети ее стоят и глядят на нее,

Загнанный раб, весь в поту, изнемогший от бега, пал на плетень

отдышаться,

Судороги колют его ноги и шею иголками, смертоносная дробь

и ружейные пули,