Буду счастьем считать, даря
Целый мир тебе ежечасно.
Только знать бы, что все не зря,
Что люблю тебя не напрасно!
1968 г.
Моему старому другу Борису Шпицбургу
Над Киевом апрельский, журавлиный
Играет ветер клейкою листвой.
Эх, Борька, Борька! Друг ты мой старинный,
Ну вот и вновь мы встретились с тобой.
Под сводами завода «Арсенала»,
Куда стихи читать я приглашен,
Ты спрятался куда-то в гущу зала,
Мол, я не я и, дескать, он не он…
Ах ты мой скромник, милый чудачина!
Видать, таким ты будешь весь свой век.
Хоть в прошлом сквозь бои за Украину
Шагал отнюдь не робкий человек.
Вечерний город в звездах растворился,
А мы идем, идем по-над Днепром.
Нет, ты совсем, совсем не изменился,
Все так же ходишь чуточку плечом,
И так же ногу раненую ставишь,
И так же восклицаешь: «Это да!»
И так же «р» отчаянно картавишь,
И так же прямодушен, как всегда.
Как два солдата летом и зимою,
Беря за перевалом перевал,
Уж двадцать с гаком дружим мы с тобою,
А кстати, «гак» не так уже и мал.
Но что, скажи, для нас с тобою годы?
Каких еще нам проб, каких преград?
Ведь если дружба рождена в невзгодах,
Она сильней всех прочих во сто крат!
Ты помнишь госпитальную палату,
В которой всех нас было двадцать пять,
Где из троих и одного солдата,
Пожалуй, сложно было бы собрать…
Я трудным был. Порою брежу ночью,
Потом очнусь, а рядом ты сидишь,
И губы мне запекшиеся мочишь,
И что-нибудь смешное говоришь.
Моя сиделка с добрыми руками!
Нет, ничего я, Боря, не забыл:
Ни как читал ты книги мне часами,
Ни как, бывало, с ложечки кормил.
А в дни, когда со смертью в трудном споре
Хирург меня кромсал и зашивал,
Ты верно ждал за дверью в коридоре,
Сидел и ждал. И я об этом знал.
И все же, как нам ни бывало горько,
Мы часто были с шуткою на «ты»
И хохотали так, ты помнишь, Борька,
Что чуть порой не лопались бинты?!
А помнишь, вышло раз наоборот:
Был в лежку ты, а я кормить пытался,
И как сквозь боль ты вдруг расхохотался,
Когда я пролил в нос тебе компот.
Эх, Борька, Борька! Сколько звонких лет
С тех пор уплыло вешним ледоходом?
А дружбе нашей, видно, сносу нет,
Она лишь все надежней с каждым годом.
И хоть не часто видимся порою,
Ведь тыща верст и сотни разных дел…
Но в трудный час любой из нас с тобою
За друга бы и в пекло не сробел!
Мы хорошо, мы горячо живем
И ничего не делаем халтурно:
Ни ты, я знаю, в цехе заводском,
Ни я, поверь, в цеху литературном!
Уже рассвет над Киевом встает,
Ну вот и вновь нам надо расставаться.
Тебе, наверно, скоро на завод,
А мне в Москву… В дорогу собираться…
Не смей, злодей, покашливать так горько!
Не то и я… Я тоже ведь живой…
Дай поцелую… добрый, славный мой…
Мой лучший друг! Мой самый светлый, Борька!
Живу для людей и пишу для людей,
Все время куда-то спешу и еду,
Ведь каждая встреча – это победа
В душах людских и судьбе моей.
Читаю стихи, как себя сжигаю,
На тысячи тысяч дробясь огней.
Записки, записки… И я отвечаю
На ворох вопросов моих друзей.
Вопросы о жизни, о мыслях, о планах
И: «Кто ваши недруги и друзья?»
О ратных дорогах, трудных и славных,
И: «Почему ни явно, ни тайно
Нигде Ваших книг раздобыть нельзя?»
Вопрос о дедукции и телепатии,
«Нужны ль современным стихам соловьи?»
«Ваше любимейшее занятие?»,
И вдруг вот такой, от студентов МАИ:
«Наш дорогой Эдуард Асадов!
Мы знаем, Вы против фанфар и парадов,
И все же считаем неверным, что Вас
Обходят едва ли не всякий раз
В различных званиях и наградах…
Не стоит скрывать, но ведь так бывает,
Что многих, кому эти званья дают,
Никто ведь не знает и не читает,
А Вас в народе не только знают,
Но чаще как близкого друга чтут».
Стою в скрещении тысяч глаз
И словно бы сердцем сердец касаюсь,
Молчу и на пыл возбужденных фраз
Душой признательно улыбаюсь.
Затих зал Чайковского, люди ждут.
И пусть разговор не для шумной встречи,
Но если вопрос этот там и тут
Мне в каждом городе задают.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу