Да, мы вместе! Но где убежденность в том,
Что, шагнув в этот песенный мир со мной,
Ты не будешь, как прежде, скучать о нем,
О чужом мне, далеком твоем былом
И не кинешься снова к нему душой?
Ты воскликнешь: – А надо ли ворошить
В нашей памяти то, что засыпал снег?! –
Это так. Только зла не сразить вовек,
Если зло это где-то трусливо скрыть.
Ведь оно, если спрятать его, тая,
А не выбросить прямо и честно прочь,
Ядовито, как подленькая змея,
Будет вечно нас жалить и день и ночь!
Ведь не зря же все ветры нам в стены бьют,
Что любые сокрытия и обманы
Не друзья, а коварнейшие капканы
Все равно где-то щелкнут и предадут!
Если бури терзают до слез из глаз,
Если страх изгаляется за спиной,
Должен вдруг у людей, ну хотя бы раз,
Наступить самый главный, высокий час,
Словно исповедь – искренний и прямой!
Ну подумай, мы рядом уж столько лет,
Только ты для меня – лишь тире да точки,
Ни одной, ни одной откровенной строчки.
Двери в пломбах. Не жизнь, а сплошной секрет!
Жил и я, может быть, не всегда всерьез,
Но сейчас вот задай мне вопрос ЛЮБОЙ –
Я бесхитростно встану перед тобой
И отвечу тебе НА ЛЮБОЙ ВОПРОС!
Да и нужно ль ханжить, говоря о былом?
Ибо то, что когда-нибудь было радостью,
Пусть прошло. Только после не станет гадостью
И не может мешать говорить о нем.
Только ты отрешенно глядишь в окно,
Не грозя ни улыбками, ни объятьями…
И душа твоя – как за семью печатями.
Ну а что в ней? Вот это темным-темно…
А ведь все тут, увы, до смешного ясно:
Как бы трудно нам все-таки ни пришлось,
Но решать надо честно и беспристрастно:
Либо правда – навеки единогласно!
Либо все что ни есть – абсолютно врозь…
Ну так пусть же пробьет наш высокий час!
Я – готов. Но решим наконец с тобою:
С кем же ты? Только честно, без общих фраз:
Коль со мной до конца, может, в первый раз,
То ли с тем, чему недруг я всей душою?!
Спит природа… Ни шороха, ни борьбы…
Все как будто застыло в немом объятье…
Только стрелка любви у моей судьбы
Неприкаянно кружит на циферблате.
3 июля 1995 г. Красновидово
Россия без каждого из нас обойтись может.
Но никто из нас не может обойтись без России.
И. С. Тургенев
Париж. Бужеваль. Девятнадцатый век.
В осеннем дожде пузырятся лужи.
А в доме мучится человек:
Как снег, голова, борода, как снег,
И с каждой минутой ему все хуже…
Сейчас он слабей, чем в сто лет старик,
Хоть был всем на зависть всегда гигантом:
И ростом велик, и душой велик,
А главное – это велик талантом!
И пусть столько отдано лет и сил
И этой земле, и друзьям французским,
Он родиной бредил, дышал и жил,
И всю свою жизнь безусловно был
Средь русских, наверное, самым русским.
Да, в жилах и книгах лишь русская кровь,
И все-таки, как же все в мире сложно!
И что может сделать порой любовь –
Подчас даже выдумать невозможно!
Быть может, любовь – это сверхстрана,
Где жизнь и ласкает, и рвет, и гложет,
И там, где взметает свой стяг она,
Нередко бывает побеждена
И гордость души, и надежда тоже.
Ну есть ли на свете прочнее крепи,
Чем песни России, леса и снег,
И отчий язык, города и степи…
Да, видно, нашлись посильнее цепи,
К чужому гнезду приковав навек.
А женщина смотрится в зеркала
И хмурится: явно же не красавица.
Но рядом – как праздник, как взлет орла,
Глаза, что когда-то зажечь смогла,
И в них она дивно преображается.
Не мне, безусловно, дано судить
Чужие надежды, и боль, и счастье,
Но, сердцем ничьей не подсуден власти,
Я вправе и мыслить, и говорить!
Ну что ему было дано? Ну что?
Ждать милостей возле чужой постели?
Пылать, сладкогласные слыша трели?
И так до конца? Ну не то, не то!
Я сам ждал свиданья и шорох платья,
И боль от отчаянно-дорогого,
Когда мне протягивали объятья,
Еще не остывшие от другого…
И пусть я в решеньях не слишком скор,
И все ж я восстал против зла двуличья!
А тут до мучений, до неприличья
В чужом очаге полыхал костер…
– О, да, он любил, – она говорила, –
Но я не из ласковых, видно, женщин.
Я тоже, наверно, его любила,
Но меньше, признаться, гораздо меньше. –
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу