Промчалось детство, ручьем прозвенев…
Но из ручьев рождаются реки.
И первая нежность – это запев
Всего хорошего в человеке.
И памятью долго еще сберегаются:
Улыбки, обрывки наивных фраз.
Ведь если песня не продолжается –
Она все равно остается в нас!
Нет, не гремели для нас соловьи.
Никто не познал и уколов ревности.
Ведь это не строки о первой любви,
А строки о первой и робкой нежности.
Лишь где-то плывут, различимые еле:
В далеком, прощальном жесте рука
Да два голубых-голубых огонька
В белесой, клубящейся мгле метели…
1967
1
Вьюга метет неровно,
Бьет снегом в глаза и рот,
И хочет она Петровну
С обрыва швырнуть на лед.
А та, лишь чуть-чуть сутулясь
И щеки закрыв платком,
Шагает, упрямо щурясь,
За рослым проводником.
Порой он басит нескладно:
– Прости уж… что так вот… в ночь.
Она улыбается: – Ладно!
Кто будет-то, сын иль дочь?
А утром придет обратно
И скажет хозяйке: – Ну,
Пацан! Да какой занятный,
Почти шестьдесят в длину.
Поест и, не кончив слова,
Устало сомкнет глаза…
И кажется, что готова
До завтра проспать! Но снова
Под окнами голоса.
Охотник ли смят медведем,
Рыбак ли попал в беду,
Болезнь ли подкралась к детям:
– Петровна, родная, едем!
– Сейчас я… Иду, иду!
Петровнушкой да Петровной
Не месяц, не первый год
Застенчиво и любовно
Зовет ее тут народ.
Хоть, надо сказать, Петровне
Нету и сорока,
Ей даже не тридцать ровно,
Ей двадцать седьмой пока.
В решительную минуту
Нервы не подвели,
Когда раздавали маршруты, –
Прямо из института
Шагнула на край земли.
А было несладко? Было!
Да так, что раз поутру
Поплакала и решила:
– Не выдержу. Удеру!
А через час от дома,
Забыв про хандру и страх,
Летела уже в санях
Сквозь посвист пурги к больному.
И все-таки было, было
Одно непростое «но».
Все горе в том, что любила
Преданно и давно.
И надо ж вот так, как дуре,
Жить с вечной мечтой в груди:
Он где-то в аспирантуре,
А ты не забудь и жди!..
Но, видно, не ради смеха
Тот свет для нее светил.
Он все-таки к ней приехал.
Не выдержал и приехал!
Как видно, и сам любил.
Рассветы все лето плыли
Пожарами вдоль реки…
Они превосходно жили
И в селах людей лечили
В два сердца, в четыре руки.
Но дятла маленький молот
Стучит уж: готовь закрома,
Тайга – это вам не город,
Скоро пурга и холод –
Северная зима.
И парень к осени словно
Чуточку заскучал,
Потом захандрил, безусловно,
Печально смотрел на Петровну,
Посвистывал и молчал.
Полный дальних проектов,
Спорил с ней. Приводил
Сотни разных моментов,
Тысячи аргументов.
И все же смог, убедил.
Сосны слезой гудели,
Ныли тоской провода:
Что же ты, в самом деле?!
Куда ты, куда, куда?
А люди не причитали.
Красив, но суров их край.
Люди, они понимали:
Тайга – не столичный рай.
Они лишь стояли безмолвно
На холоде битый час…
Ты не гляди, Петровна,
Им только в глаза сейчас.
Они ведь не осуждают.
И, благодарны тебе,
Они тебя провожают
К новой твоей судьбе.
А грусть? Ну так ты ведь знаешь,
Тебе-то легко понять:
Когда душой прирастаешь –
Это непросто рвать!
От дома и до машины
Сорок шагов всего.
Спеши же по тропке мимо,
Не глядя ни на кого.
Чтоб вдруг не заныло сердце
И чтоб от прощальных слов
Не дрогнуть, не разреветься…
– Ты скоро ли? Я готов!
Ну вот они все у хаты,
Сколько же их пришло:
Охотники и ребята,
Косцы, трактористы, девчата,
Да тут не одно село!
Как труден шаг на крыльцо!..
В горле сушь, как от жажды.
Ведь каждого, каждого, каждого
Не просто знала в лицо!
Помнишь, как восемь суток
Сидела возле Степана.
Взгляд по-бредовому жуток,
Предплечье – сплошная рана.
Поднял в тайге медведя.
Сепсис. Синеет рука…
В город везти – не доедет.
А рана в два кулака.
Как только не спасовала?!
Сама б сказать не смогла.
Но только взялась. Сшивала,
Колола и бинтовала,
И ведь не сдалась. Спасла!
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу