Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

На Центральном и Ситном начинается переторжка.
Неуверенный лавочник подытоживает доход…
Современники двух революций — пионеры поют про картошку,
Знаменитая улица встает на немыслимый ход!

На шестой материк от последней вершины Памира
Неприкаянный ветер такое-сякое поет:
«О твою вновь открытую биографию мира
Англия ботфорты бьет!
Англия ботфорты бьет!»

Но уверенность проще гвоздей и красивей легенд.
Победили…
Иностранное небо разбужено нашей грозой.
Я не вижу других вариантов:
Золотая страна Пиккадилли
Называется запросто:
Улица Красных Зорь!

Товарищ, издевкой меня не позорь
За ветер шелонник, за ярусы зорь.

Тяжелый шелонник не бросит гулять.
Тяжелые парни идут на Оять.

Одёжа на ять и щиблеты на ять,
Фартовые парни идут на Оять.

Трешкоты и соймы на верных реках,
И песня-путевка лежит на руках.

В ней ветер и ночь — понятые с полей,
Несчетные крылья свиристелей.

В ней целая волость зажата в кольце,
В ней парни танцуют кадриль и ланце.

Парнишки танцуют, парнишки поют,
К смазливым девчонкам пристают:

«Ох ты, ох ты, рядом с Охтой
Приоятский перебой.
Кашемировая кофта,
Полушалок голубой».

Гармоника играет, гармоника поет.
Товарищ товарищу руки не подает.

Из-за какого звона такой пробел?
Отлетный мальчишка совсем заробел.

И он спросил другого:
«Товарищ, коё ж,
Что ж ты мне, товарищ, руки не подаешь?

Али ты, товарищ, сердцем сив,
По какому случаю сердишьси?»

Другой — дорогой головой покачал
И первому товарищу так отвечал:

«Гармоники играют, гармоники поют,
А я тебе, товарищ, руки не подаю.

Братану крестовому руки не подаю
За Женьку фартовую, милку мою.

Лучше б ты, бродяга, в Америке жил,
Лучше б ты, братенник, со мной не дружил,

Вовек не дружил, не гулял, не форсил,
Травы в заповедных лугах не косил.

Окончена дружба в злосчастном краю
За Женьку веселую, милку мою».

Ой, может, не след бы другим говорить,
Как бросили парни дружбу дарить.

Но как не сказать, коль гармоника поет:
Товарищ товарищу руки не подает.

Я песней, как ветром, наполню страну
О том, как товарищ пошел на войну.
Не северный ветер ударил в прибой,
В сухой подорожник, в траву зверобой, —
Прошел он и плакал другой стороной,
Когда мой товарищ прощался со мной.
А песня взлетела, и голос окреп.
Мы старую дружбу ломаем, как хлеб!
И ветер — лавиной, и песня — лавиной…
Тебе — половина, и мне — половина!
Луна словно репа, а звезды — фасоль…
«Спасибо, мамаша, за хлеб и за соль!
Еще тебе, мамка, скажу поновей:
Хорошее дело взрастить сыновей,
Которые тучей сидят за столом,
Которые могут идти напролом.
И вот скоро сокол твой будет вдали,
Ты круче горбушку ему посоли.
Соли́ астраханскою солью. Она
Для крепких кровей и для хлеба годна».
Чтоб дружбу товарищ пронес по волнам,
Мы хлеба горбушку — и ту пополам!
Коль ветер — лавиной, и песня — лавиной,
Тебе — половина, и мне — половина!
От синей Онеги, от громких морей
Республика встала у наших дверей!

Самой яркой расплатой за Лену,
Добролетами, обществом «Руки прочь»,
Эскадрильей «Наш ответ Чемберлену»,
Орточекой разметнулась бессмертная ночь.

И тогда, тем же временем,
Примечательным на рассвете
Столкновением звезд и разгромом оков, —
Только двое на улицах:
Диктатура да ветер,
Только буря на веки веков!

Над заставой, над всей стороною заветной
Никакого движенья светил,
Ничего,
Только тучи клубились,
Вероятно — от ветра
Или — черт его знает еще от чего?

Люди в кожаных куртках,
Внезапные, нарасстежку,
Проходили фронты (все фронты), не скорбя.
Малахольный буржуй, чистоплюй и картежник,
Помолись!
Диктатура идет на тебя.

На тебя, голубчика,
Шли чекисты Губчека.

Эх, жизнь, эх, жизнь,
Звонкая, каленая,
Шаровары синие,
Фуражечки зеленые.