Александр Прокофьев - Стихотворения и поэмы

Под бурей шалой,
Под ветром тяжким
Матросы в сонме крутых снегов,
Вскричав:
«Нас мало,
Но мы в тельняшках!»,
Оскалив зубы,
Шли на врагов.
Подобный буре, темнее тучи,
В бушлатах черных катился вал,
«Ура» вскипало,
И снег колючий
Нейтральным не был,
А воевал!
И волны дыбились ледовито,
Не затихал над долиной гром.
А после памятник из гранита
Был создан нами на месте том,
Где в буреломе
Под ветром тяжким
Матросы в сонме крутых снегов,
Вскричав:
«Нас мало,
Но мы в тельняшках!»,
Оскалив зубы,
Шли на врагов…

Нагло вороги лезут,
Не легко с ними биться.
Ни огня, ни железа
Ленинград не боится!

По зеленым предместьям
Рыщут жадные волки.
Ленинград — город-песня,
Он не может замолкнуть.

Он поднялся, геройский,
И пошел ратным шагом,
И несметное войско
Разметал по оврагам.

Там, где никнул осинник,
Злую свору откинул,
И глядела Россия
На него, исполина.

Поглядела весенне,
Всё вокруг ликовало,
И такого веселья
На Руси не бывало!

Кто с Волги, кто с Камы,
Кто с Дона —
Раздольны России края.
А я говорю из Кобоны.
«А где, брат, Кобона твоя?»

«А где, — отвечаю, — в России,
Шумят заповедно леса.
Из блеклой нечаянной сини
Спокойны ее небеса.

Шумит верболоз и осинник,
Черемуха плещет в окно,
Густою всесильною синью
Пронизано море одно.

Мои августовские звезды,
Их росчерк вошел в бытие,
Мой синью пронизанный воздух,
Мое это море, мое!

Мне видно, как в вольном просторе,
Глубокие очи смежив,
Заснет это синее море,
На звезды волну положив…»

Ой, жги, ой, жги,
Ничего не говори,
На Большой Пушкарской
Жили пушкари.

Пушкари не ротозеи,
Защищали землю,
Они ладили фузеи,
Ладили и зелье.

Не было в достатке лишнего,
Было то не главным,
Государевы людишки
Несли службу справно.

Стылою зимой и летом
Ловко ладили мушкеты,
Чтоб в бою среди лугов
Черт побрал бы всех врагов!

Чтоб проклятый супостат
Прямо после битвы
Шел бы в пекло,
Шел бы в ад
С чертовой молитвой!
…Ничего не говори
И не выговаривай.
Жили-были пушкари,
Пушкари пушкарили.

Весна, а волны в инее,
И шлемы на них острые.
Иду Четвертой линией
Васильевского острова.

И выхожу к Неве-реке —
Воде, от солнца розовой,
Она примчалась налегке
Из-за стволов березовых,

Из-за рябин и тополей
Бежала сломя голову,
Она вертелась вкруг полей,
Кружмя кружилась, полая.

Потом надолго сохраним,
Что не купчиха-барыня —
Весенним городом моим
Она прошла,
Сударыня!

Повелительно-резко
Взвился кумач.
Ты, Мадрид,
Ты, Уэска, —
Вся Испания,
Плачь!

Ты, Испания Лорки,
Поплачь на заре,
От долины к пригорку,
От пригорка к горе!

Ой, жалейка, жалейка,
Красный ветер горяч,
О Матейка, Матейка,
Ты еще не Лукач.

Путь не видится грозный,
Чтобы принял любя,
И мадридские звезды
Не вгляделись в тебя.

Но раз надо — так надо,
И дороги сошлись,
Ведь Кордова с Гренадой
Тебя заждались!

Белые барашки
Пасутся на воле…
Льются синие луга,
Зеленое поле.

Синь и зелень на воде,
Взглянешь —
Сердце радо,
И на каменной гряде
Разгулялось стадо.

Я считаю у крыльца
Диких и домашних,—
Не видно конца
Ни лугам, ни пашням.

Отец мой — старший фейерверкер —
Жил,
Служил
И не боялся смерти.
Она сама нагрянула внезапно.
День умирал и тучи гнал на запад,
И, мертвенно бледнея, падал снег.
С землею не простился человек.
Но смерть напрасно затрубила в горны.
Он пал на поле боя
Непокорным!

Не убыло, не выбыло —
Метелица метет.
Ой, сколько снегу выпало —
Черемуха цветет.