Array Антология - Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского

Там жертвенник куриться перестал,
И родники печали там больны
И смерть близка, и почернел металл.
Как цепи тяжелы и как длинны.

Пылает алый свет среди могил.
Стоит служитель возле алтаря.
В груди — кинжалы. Из последних сил
Живет любовь, то тлея, то горя.

А призрак через черный коридор
Спешит за черною толпой теней.
Луна ко лбу его склоняет взор
И голоса бредущих все слышней,

Дорога их темна и глубока,
Шаги неспешны. Словно водопад,
О стены плещет горькая тоска,
И за каскадом рушится каскад.

Вот — факельщики входят во врата,
За ними следом — вносят саркофаг;
И музыкою штольня залита,
Печальной, ускользающей во мрак.

Кто опочил? Кого уносят прочь?
Здесь только флейты зову одному
Дано затихнуть, — и ложится ночь
Там, где сейчас прошел кортеж во тьму.

Седую полночь желтая свеча
Расталкивает: слышен волчий вой —
Так стонет ветер, одиноко мча
Во склеп, к могиле, к пыли гробовой.

Безмерная печаль. Впотьмах бредет
По плитам странник, молчалив и хмур, —
Над ним созвездья покрывают свод
Подобьями магических фигур.

До половины прожитое лето;
Встает богатство мира в полный рост.
По небесам грохочут до рассвета
Рои бессчетных августовских звезд.

Ни клеверов на нивах, ни колосьев,
С черешен снят отрадный груз плодов;
Цветы, на ветер лепестки отбросив,
Роняют семя прежде холодов.

Как пряно пахнет флокс порой вечерней!
День, словно шлемник — темно-голубой.
Возможно ль чувствам быть в душе безмерней,
Чем в их высокий нынешний прибой?

О полнота, о время исполнений,
Ночей беззвездных дальновидный страж!
Я знаю: роскошь тишины осенней —
Лишь то, что ты на бедность ей отдашь.

Чудесные, немыслимые твари,
Как сплетены изящно, без усилий
Черты обличий, линии воскрылий
В необозримом, яростном пожаре!

О тирсы, рыбы, змеи, о Микены,
О ужасом не тронутая ночь —
Объяло пламя лодку, в ней — сирены:
«Это наша заводь —
Хочешь здесь поплавать?»
Ты не бежишь? Ты, кажется, не прочь?..

Повозки долго тащатся вдоль суши,
Коней багряных цокают подковы —
Они до Мыса Бурь идти готовы.
Волков, драконов гонит крик петуший.

Пред королевой паж порой вечерней,
Блестит копье, безжалостно и немо.
Она склонилась под венец из терний,
Но звездами сверкает диадема.

Распахан луг — и кости забелели;
Там дети нерожденные земли
Растут в росе кровавой — асфодели,
Которые почти уже взошли.

И в каждом доме
Есть мертвецы. Но мы в миру —
Как под пилонами, где ночью, на ветру,
При свете факелов ты отдаешься дреме.

Не нас ли ангел вел в страну тумана,
Для нас орел не реял ли во мгле,
В которую звала фата-моргана,
Не пел ли ветер, как труба органа,
Рождая ликованье на земле?

Мы с каждым шагом были все суровей,
Презрев ночное волхованье звезд,
Но, чуя в жилах ток веселой крови,
Мы неизменно были наготове
Идти на штурм, в прорыв, наперехлест.

Как знамя, было небо распростерто,
Был розами увенчан каждый щит, —
И, не страшась ни гибели, ни черта,
По трупам шла железная когорта,
Не думая — кто жив, а кто убит.

Рвались кольчуги, факелы горели,
Во вражьих шлемах пенилось вино, —
Без страха шли мы, пусть не зная цели —
Лишь стены устоявшей цитадели
Нам не заметить было мудрено.

Но мы величья ждали, ждали дела!
Доспехи сбросив, мы могли в прибой
Войти нагими весело и смело,
И море, потрясенное, немело
Пред нашею военною трубой.

Но время с нами обошлось по-свойски:
Обрушилась чреда глухих годин;
Мы гибли все подряд, не по-геройски, —
Сплошные мертвецы — в огромном войске,
А тот, кто жив — тот попросту один.

В больших озерах топкие заливы
Обводит плотных плавней полоса, —
Как бы восходят, тягостно-сонливы,
Из влажных лон древнейшие леса, —
Колеблет ветер, ласково шурша,
Метелки ситника и камыша.