Павел Коган - Сквозь время

Этот стиль нам врал
про истоки,
про климат,
и Расея мужичилася по нем,
почти что Едзиною Недзелимой
от разве с Красной Звездой,
а не с белым конем [6] «На белом коне под малиновый звон» — фраза Деникина. .
Он, вестимо, допрежь лгал —
про дичь Россиеву —
что, знамо, под знамя
врастут кулаки.
Окромя — мужики
опосля тоски.
И над кажною стрехой
(по Павлу Васильеву)
рязн ы я рязанския б пятушки.
Потому что я русский наскрозь —
не смирюсь
со срамом
наляпанного а-ля рюс.

Я тоже любил —
петушков над известкой.
Я тоже платил
некурящим подростком
совсем катерининские пятаки [7] Медные монеты 1924 г.
за строчки
бороздками
на березках,
за есенинские
голубые стихи.
Я думал — пусть
и грусть,
и Русь,
в полтора березах не заблужусь.
И только потом
я узнал,
что солонки
с навязчивой вязию азиатской тоски,
размалева русацкова:
в клюкву
аль в солнце —
интуристы скупают,
но не мужики.
И только потом я узнал,
что в звездах
куда мохнатее
Южный Крест,
а петух-жар-птица-павлин прохвостый
из Америки,
с картошкою русской вместе.
И мне захотелось
такого
простора,
чтоб парусом
взвились
заштопанные шторы,
чтоб флотилией мчался
с землею город
в иностранные страны,
в заморское
море!
Но я продолжал любить Россию.

А люди
с таинственной выправкой
скрытой
тыкали в парту меня,
как в корыто.
А люди с художественной вышивкой
Россию
(инстинктивно зшиток [8] Тетрадь. подъяв, как меч) —
отвергали над партой.
Чтобы нас перевлечь —
в украинские школы —
ботинки возили,
на русский вопрос —
«не розумию» [9] Не понимаю. ,
На собраньях прерывали
русскую речь.
Но я все равно любил Россию.
(Туда…
улетали…
утки…
— им проще.
За рощами,
занесена,
она где-то за сутки,
за глаз,
за ночью,
за нас она!)
И нас ни чарки
не заморочили,
ни поштовые марки
с « шагающими» [10] Шаг — денежная единица Центральной Рады, равна 1/2 коп. гайдамаками,
ни вирши —
что жовтый воск
со свечи заплаканной
упадет
на Je [11] Желто-блакитный флаг украинских националистов от Скоропадского до Петлюры.
блакитные очи.
Тогда еще спорили —
Русь или
Запад —
в харьковском
кремле.
А я не играл роли в дебатах,
в играл
в орлянку
на спорной земле.
А если б меня
и тогда спросили —
я продолжал — все равно Россию.

…И встанут
над обломками Европы
прямые,
как доклад,
конструкции,
прозрачные как строфы
из неба,
стали,
мысли
и стекла.
Как моего поколения
мальчики
фантастикой Ленина
зяманись —
работа в степени романтики —
вот что такое
коммунизм!

И оранжевые пятаки
отсверкали,
как пятки мальчишек —
оттуда
в теперь.
И — как в кино —
проявились медали
на их шинелях.
И червь,
финский червь сосет
у первых трупы,
плодя — уже для шюцкоров —
червят.

Ведь войну теперь начинают
не трубы —
сирена.
И только потом — дипломат.
Уже опять к границам сизым
составы
тайные
идут,
и коммунизм опять
так близок —
как в девятнадцатом году.
Тогда
матросские продотряды
судили корнетов
револьверным салютцем.
Самогонщикам —
десять лет.
А поменьше гадов
запирали
«до мировой революции».
Помнишь — с детства —
рисунок:
чугунные путы
человек сшибает
с земшара
грудью? —
Только советская нация
будет
и только советской расы люди…
Если на фуражках нету
звезд,
повяжи на тулью
марлю…
красную…
Подымай винтовку,
кровью смазанную,
подымайся
в человечий рост!
Кто понять не сможет,
будь глухой —
на советском языке
команду в бой?
Уже опять к границам сизым
составы тайные идут,
и коммунизм опять так близок —
как в девятнадцатом году.

Мы подымаем
винтовочный голос,
чтоб так
разрасталась
наша
отчизна —
как зерно,
в котором прячется поросль,
как зерно,
из которого начался
колос
высокого коммунизма.
И пусть тогда
на язык людей —
всепонятный —
как слава,
всепонятый снова,
попадет
мое,
русское до костей,
мое,
советское до корней,
мое украинское тихое слово.
И пусть войдут
и в семью и в плакат
слова,
как зшиток
(коль сшита кипа),
как травень [13] Май. в травах,
як липень [14] Июль.
в липах
тай ще як блакитные [15] Голубые. облака!
О как
я девушек русских прохаю [16] Прошу.
говорить любимым
губы в губы
задыххающееся «коххаю» [17] Люблю.
и понятнейшее слово —
«любый».
И, звезды
прохладным
монистом надевши,
скажет мне девушка:
боязно
все.
Моя несказáнная
родина-девушка
эти слова все произнесет.
Для меня стихи —
вокругшарный ветер,
никогда не зажатый
между страниц.
Кто сможет его
от страниц отстранить?
Может,
не будь стихов на свете,
я бы родился,
чтоб их сочинить.