Поль Варлен - Стихотворения

Под этой мертвенной луною, Мой прежний день, верней, мой вечный стыд

В окно глумится надо мною. И голосом, всех старческих мертвей

(Таким актер в театре хнычет), Мой вечный стыд, мой прежний день, верней,

Игриво "траляля" мурлычет. И синим пальцем висельника шут

Над веткою гитарой машет И над грядущим, зазиявшим тут,

Как бы подбит резиной, пляшет. "Кривляка старый, эти штуки - брось!

Дурачиться, ей-Богу, поздно!" Он, голосом, проржавевшим насквозь:

"Нет, это все весьма серьезно. А до тебя, сопляк мой нежный, знай,

Заботы, право, очень мало. Не нравится? Пожалуйста! Ступай,

Пройдись, - хотя бы вдоль канала". НЕДАВНО ПРОЛОГ Все это - сумрака созданья, Виденья ночи пред концом. О Истина, твое сиянье Лишь первым светит им лучом! В них все так бледно, все так хило, Что взором кажется скорей: Их не луна ли сотворила Под зыбким ужасом ветвей. Иль эти сумрачные тени, Вдруг облик восприяв живой, Смешаются с семьей творений На светлой сцене мировой И будут громко славить Бога В напевах чистых и простых, Под ярким солнцем, до порога Небес нетленно голубых. ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЛЮБВИ Средь золотых шелков палаты Экбатинской, Сияя юностью, на пир они сошлись И всем семи грехам забвенно предались, Безумной музыке покорны мусульманской. То были демоны, и ласковых огней Всю ночь желания в их лицах не гасили, Соблазны гибкие с улыбками алмей Им пены розовой бокалы разносили. В их танцы нежные под ритм эпиталамы Смычок рыдание тягучее вливал, И хором пели там и юноши, и дамы, И, как волна, напев то падал, то вставал. И столько благости на лицах их светилось, С такою силою из глаз она лилась, Что поле розами далеко расцветилось И ночь алмазами вокруг разубралась. И был там юноша. Он шумному веселью, Увит левкоями, отдаться не хотел; Он руки белые скрестил по ожерелью, И взор задумчивый слезою пламенел. И все безумнее, все радостней сверкали Глаза, и золото, и розовый бокал, Но брат печального напрасно окликал, И сестры нежные напрасно увлекали. Он безучастен был к кошачьим ласкам их, Там черной бабочкой меж камней дорогих Тоска бессмертная чело ему одела, И сердцем демона с тех пор она владела. "Оставьте!" - демонам и сестрам он сказал И, нежные вокруг напечатлев лобзанья, Освобождается и оставляет зал, Им благовонные покинув одеянья. И вот уж он один над замком, на столпе, И с неба факелом, пылающим в деснице, Грозит оставленной пирующей толпе, А людям кажется мерцанием денницы. Близ очарованной и трепетной луны Так нежен и глубок был голос сатаны И с треском пламени так дивно оттеняло: "Отныне с Богом я, - он говорил, - сравнялся. Между Добром и Злом исконная борьба Людей и нас давно измучила - довольно! И, если властвовать вся эта чернь слаба, Пусть жертвой падает она сегодня вольной. И пусть отныне же, по слову сатаны, Не станет более Ахавов и пророков, И не для ужасов уродливой войны Три добродетели воспримут семь пророков. Нет, змею Иисус главы еще не стер: Не лавры праведным, он тернии дарует, А я - смотрите - ад, здесь целый ад пирует, И я кладу его. Любовь, на твой костер". Сказал - и факел свой пылающий роняет... Миг - и пожар завыл среди полнощной мглы... Задрались бешено багровые орлы, И стаи черных мух, играя, бес гоняет. Там реки золота, там камня гулкий треск, Костра бездонного там вой, и жар, и блеск; Там хлопьев шелковых, искряся и летая, Гурьба пчелиная кружится золотая. И, в пламени костра бесстрашно умирая, Веселым пением там величают смерть Те, чуждые Христа, не жаждущие рая, И, воя, пепел их с земли уходит в твердь. А он на вышине, скрестивши гордо руки, На дело гения взирает своего И будто молится, но тихих слов его Расслышать не дают бесовских хоров звуки. И долго тихую он повторял мольбу, И языки огней он провожал глазами, Вдруг - громовой удар, и вмиг погасло пламя, И стало холодно и тихо, как в гробу. Но жертвы демонов принять не захотели: В ней зоркость Божьего всесильного суда Коварство адское открыла без труда, И думы гордые с творцом их улетели. И туг страшнейшее случилось из чудес. Чтоб только тяжким сном вся эта ночь казалась, Чертог стобашенный из Мидии исчез, И камня черного на поле не осталось. Там ночь лазурная и звездная лежит Над обнаженною Евангельской долиной, Там в нежном сумраке, колеблема маслиной, Лишь зелень бледная таинственно дрожит. Ручьи холодные струятся по каменьям, Неслышно филины туманами плывут, Так самый воздух полн и тайной, и забвеньем, И только искры волн - мгновенные - живут. Неуловимая, как первый сон любви, С холма немая тень вздымается вдали, А у седых корней туман осел уныло, Как будто тяжело ему пробиться было. Но, мнится, синяя уж тает тихо мгла, И, словно лилия, долина оживает: Раскрыла лепестки, и вся в экстаз ушла, И к милосердию небесному взывает.