Как жалостная тень преступной Арахнеи,
В кругу своих детей страдать осуждена,
И неразлучны с ней сыны ее — злодеи,
И мучится она,—
Так точно и душа преступника земного
Подвергнется навек сей горестной судьбе —
Не к богу воспарит, но с телом будет снова
В мучительной борьбе…»
Умолк… Сомнительный Цебес прервал молчанье.
«Сократ, — вещает он, — приятно для меня
На вечность и на суд небесный упованье,
Бессмертью верю я;
Согласен я, что жизнь — ничтожное мгновенье:
Тому примером всё, тому примером ты,
Но дай на мой вопрос правдивое решенье —
Я в бездне темноты.
Ты рек: душа живет за дверью гробовою,
Но если в факеле светильник догорел,
То где огонь? Куда с последнею струею
Сей пламень отлетел?
Светильник и огонь — всё вместе исчезает;
Душа, бессмертие — не разны, а одно;
Бессмертье, как огонь, от тела отлетает —
И после где ж оно?
Иль так сравним: душа для чувственного тела
Нужна, как арфе звук. От времени и лет
Разрушилась она, разбилась и истлела…
Где ж звук, коль арфы нет?»
С унынием в очах, с поникшими главами
Внимали мудрецы Цебесовым словам
И мнили: «Прав Цебес — и всё под небесами
Готовится червям.
Всё будет жертвою земли и разрушений;
Где звук, коль арфы нет? Где ждать венца наград?..»
…И мнилось, ожидал небесных вдохновений
И гения Сократ.
Как старец на пиру, весельем оживленный,
Как солнце, просияв в туманных высотах,
Изрек ему ответ страдалец незабвенный
В божественных словах:
«Друзья мои, огонь — ничтожное сравненье
С лучом всевышнего — с бессмертною душой,—
С душой и бренностью такое ж съединенье,
Как с небом и землей.
Душа есть чистый свет, всевидящее око,
Пред коим в жизни сей не скрыто ничего;
Всё зрит душа — и здесь, и в вечности глубокой —
Она душа всего.
Рожденье, красоту и смерть земного света —
Всё чувствует она, но только вне себя;
Пред нею будущность туманом не одета,
Пред ней всегда заря.
Исчезнет всё — она, как время, непременна;
Где смерть — ей жизнь, где мрак — ей свет. Всегда жива…
Исчезнут свет и тьма, разрушится вселенна —
Не рушится она.
Ты мнишь, душа для чувств есть арфы звук согласный,
А арфа будет прах от времени и лет.
Цебес, не льстись мечтой и ложной и опасной:
Душе предела нет.
Судьба земных вещей ничтожна, быстротечна,
Но тайною душой, но нами движет бог.
Перст божий — звук души; как бог, душа безвечна…
Бессмертен я!.. Восторг!..»
И между тем уже румяное светило
На западе текло во блеске красоты
И, крояся в волнах, печально золотило
Гимета высоты.
Спешили к берегам, белея парусами,
Укромные ладьи веселых рыбарей,
И, с радостными их сливаясь голосами,
Пел в роще соловей.
И ближе пастухов свирели раздавались,
И сча́стливых людей отрада и покой —
В темнице мудреца с тоской согласовались,
Как отблеск света с тьмой.
<1826>
Простерла ночь свои крыле
На свод небес червленый;
Туманы вьются по земле…
В сон легкий погруженный,
На камне диком я сижу
В мечтаниях унылых
И в горькой думе привожу
На память сердцу милых.
Вдруг из-за черно-сизых туч
Серебряной струею
С луны отторгнувшийся луч
Блеснул передо мною.
О милый луч, зачем рассек
Ты горние туманы?
Иль исцелить мои притек
Неисцелимы раны?
Или сокрытые судьбой
Поведать тайны мира?
О луч божественный, открой,
Открой, пришлец эфира:
Или к несча́стливым влечет
Тебя волшебна сила,
И снова к счастью расцветет
Душа моя уныла?
Так! Я восторгом упоен
И мыслию священной!
Не ты ли в образ облечен
Души мне незабвенной?
Быть может, вьется надо мной
Дух милый в виде тени,
Быть может, ивы сей густой
Он потрясает сени.
Ах, если это не мечта
В час полночи священный,
Носися вкруг меня всегда,
О призрак драгоценный!
Хотя твоим полетом слух
Мой робкий насладится,
И изнемогший, скорбный дух
Внезапно оживится…
Но месяц посреди небес
Облекся пеленою.
Где милый луч мой? Он исчез —
И я один с мечтою!
1820-е годы
Не ты ли, о мой сын, восстал против меня?
Не ты ли порицал мои благодеянья
И, очи отвратя от прелести созданья,
Проклял отраду бытия?
Читать дальше