Велимир Хлебников - Том 1. Стихотворения 1904-1916

Заметь суровую пастушку:
Обвита страусом пера,
Не человек и не гора,
Ведет гулять младую чушку.
И детворы с крылами стая
Летит и реет, прилетая.
Свеча дрожит, горит огонь,
Ее сияние мало.
И, как бесовских игрищ конь,
Прошло сквозь ноги помело.
Сложив с коленями персты,
Полуобезьяна, полудух,
Глазами грустными потух
На половине высоты.
Тучна, высока, велика
Ведунья, взорами прелестная,
То дочь ли Мнишка-поляка
Или другая, неизвестная?
И книги строки по-латыни
В жаровне пляской пескарей,
Согнувшись в пламени святыни,
Поют: лети на бой скорей!
Полна соблазна и бела,
Она забыла про белила
И твердой ручкой помела
Отважно ноги разделила.
Она в греховные страницы
Вонзила огненное око,
По сказкам письменным порока
Летает пылкая зарница.
Пред ним навсегда треугольник
Высоким и темным пятном.
Сидит он, как тихий невольник,
И думает, скованный сном.

Знай, есть трава, нужна для мазей.
Она растет по граням грязей.
То есть рассказ о старых князях:
Когда груз лет был меньше стар,
Здесь билась Русь и сто татар.
С вязанкой жалоб и невзгод
Пришел на смену новый год.
Его помощники в свирели
Про дни весенние свистели
И щеки толстые надули,
И стали круглы, точно дули.
Но та земля забыла смех,
Лишь в день чумной здесь лебедь несся,
И кости бешено кричали: «Бех!»,
Одеты зеленью из проса,
И кости звонко выли: «Да!
Мы будем помнить бой всегда!..»

О черви земляные,
В барвиночном напитке
Зажгите водяные
Два камня в черной нитке.
Темной славы головня,
Не пустой и не постылый,
Но усталый и остылый,
Я сижу. Согрей меня.
На утесе моих плеч
Пусть лицо не шелохнется,
Но пусть рук поющих речь
Слуха рук моих коснется.
Ведь водою из барвинка
Я узнаю, всё узнаю,
Надсмеялась ли косынка,
Что зима, растаяв с краю.

И смелый товарищ шиповника,
Как камень, блеснул
В лукавом слегка разговоре.
Не зная разгадки виновника,
Я с шумом подвинул свой стул.
Стал думать про море.
О, разговор невинный и лукавый,
Гадалкою разверзнутых страниц
Я в глубь смотрел, смущенный и цекавый,
В глубь пламенем мерцающих зениц.

Предтечи! Я сжатое поле!..
Жнецы в нем ходили с серпами
И вестью на воле
Меня осудили цепами.

Мой черный, суровый орел,
Кого ты клюешь так жестоко?
Ты крылья на воздух простер
И гложешь и лижешь кого-то.

Труп брата клюю я в пыли,
Быть мертвым орлану отрада,
И буду клевать до зари,
А тризна товарищу рада.

И пусть веет мертвечиною
Мой прямой широкий клюв, –
Пусть за звездною пучиною
Смотрит, в разум заглянув.

Но несется пусть «спасибо»
Мне за братскую услугу,
Он проклекчет, верю, ибо
Верит родственному другу.

Когда себе я надоем,
Я брошусь в солнце золотое,
Крыло шумящее од ем,
Порок смешаю и святое.
Я умер, я умер, и хлынула кровь
По латам широким потоком.
Очнулся я иначе, вновь
Окинув вас воина оком.

Я вам внимаю, мои дети,
Воссев на отческий престол.
Душ скольких мне услышать Нети
Позволит подданных глагол?

В дюжем ругательстве
Хороним душу.
О, златоустые в предательстве,
Сечем устало вашу тушу.
Мы, как Петры, даем тела,
Мы вновь противники Мазепы.
Конем, что нам судьба дала,
В щепы змей разможжен уже нелепый.

Усопшие деды и пращуры,
Вы солнце любили, как шкуру лосиную оводы.
На прадедов падали мордами ящеры
И рвали и ели их
      (новые к солнцу служения доводы).
Из лося овод улетает,
Маша серебряным крылом,
А хлопец небу угрожает,
Маша осиновым колом.
Мы старых книг высоким пробкам
Вино грядущее пролив,
Кричим мы спичечным коробкам –
«Ура», селедок умилив.
Есть буря в крике: «Здравствуй, тьма!»
Бабочку прошлого – мы прошлое ранили
Пушкою. Чума, –
Тебя мы извозчиком наняли.
Жирных султанш
Мы заперли в дом,
Перед взорами ханж
Пусть сидят нагишом.
Пушкин нам жалок,
Исчезли Баяны,
Протухших русалок
Глаза покаянны.