Велимир Хлебников - Том 3. Поэмы 1905-1922

«Сеном каменным нас топит
Рукой мрачной кочегар,
То замедлит, то торопит
Лёт летящих в скачку пар.
Мы, непослушные ему,
Опрокинем и чуму,
И рабочего куму,
С нею вместе войска тьму.
Чу! Мычит корова – м-му!
Перережем пополам,
И урок дадим уму,
И покатим через гам…
Избран кто толпы разбоем,
Тот идет рыкая зычно,
И ничтожной своры воям
Не заказан путь привычный!».

Сторож, палкою швыряя,
Путь поутру обходил
И, глазам не доверяя,
Жаб усопших находил.
Пусть лягушка ты раздавлена
Колес бегом табуна –
Трупом снова окровавлена
И прославлена Жена!
О, узкомордые самцы,
Прозрачен, тих озерный замок
<���И как> мученику венцы –
Уста могучих счастьем самок.
Прошли часы. Лягушки пали
Под тяжким чугуна лобзаньем.
В снега потом их закопали,
А я <���тех жаб> почтил сказаньем.
И, седым покрытый дымом,
Мчится дальше паровоз…
И поет про них: «Не имам».
В слезах родина стрекоз.

Но в те поля, снегов богатство,
Кого забросила судьба?
Свободу, рядом с нею – братство,
Не приютила ль там изба?
Какие гордые указы
Отсель долины людям шлют?
Увы, увы! Больных проказой
Клоповник гордый и уют.
Здесь в зыбке дней проказа,
Указка гибели большого,
Сквозной бессилен светский разум
Сиять стеклом в глазу крутого.
И те, кто были здоровее,
Грозили им как длань закона,
Но дух чумы, на стражу вея,
Дышать заставил мухой сонной.
Плеть судьбы грозила гадко
Хлыстом стаду униженных,
Но на поезда площадке
Смотрят лица прокаженных.
С печалью хитрой на устах,
В больничных скрытые холстах,
Они бежали торопясь,
Где страшный врач – их враг и глаз.
Чаго – надорвана щека,
У Куда рот – распухший ящик,
Та – слизи черный ком рука,
Кудабиль – в рубище болячек.
Тот засмеется и в час смерти,
А этот вечно, вечно хнычет,
Гнилая челюсть, праха жерди,
Торчали сквозь провала вычет.
Покрыта зеленью скакала,
Жуя свой хлеб, та челюсть нижняя,
А та щека навек искала,
Где в жмурках ухо ее ближнее…
Он навсегда вопит: «ура!»,
Нарывно блещут десна,
В щеке – мышиная нора,
Их дни, их речи – чумноносны.
Да, вы, товарищи и братья,
Себя зовите смело «мы»,
Дыханье грозно, выше платья
Наводит ужас на холмы.
И вы вольны упасть в ущелье –
Тут всех сравнял запрет побега,
И ангел, стоя над постелью,
Зияет черной коркой снега…
…просили молча молочка
И права к ближним писем,
Внутри воротничка
Ходить в солопе лисьем.
И долго лились жалобы
О шляпках и о ботиках,
И тут иная обнимала бы
Не будь тех правил дротиков.
И были скверны и убоги
Желанья их,
Вот язвами нагие ноги
Обвеял ветер, после стих…
К ним на плечи села грязь…
На площадке приютясь,
Самый задний, самый видный
Хохот слышит он обидный:
«Все умре<���м и> все протухнем,
Эй, дубинушка, ухнем!..»
Слез потоком этот вымок:
Нет громады, есть лишь пух,
Все исчезнет сетью дымок:
И слава и войны двух мух.
Довольно нам в тебя играть –
Покрылись слюнями секиры,
<���Повернем скорее> вспять,
<���Обманем струнами> кумиры.
Черным трупом здоровяк
Скоро, скоро в яму рухнет,
И о камень камень бряк –
Все умрем и все протухнем.
И дрожали телеса:
Не люди мы разве?
А над ними небеса
Тоже в черной язве…
И поезд несется,
И поезд трясется,
Проводник не обернется,
Тот умрет кто их коснется…