Велимир Хлебников - Том 6/2. Доски судьбы. Заметки. Письма

Честь должна быть смыта. Если Алексей Михайлович не хочет гордо искать удовлетворения, то он должен позволить искать удовлетворения его друзьям. Мы должны выступить защитниками чести русского писателя, этого храма, взятого на откуп, – как гайдамаки, – с оружием в руках и кровию. К чорту третейские суды, здесь нужны хмель и иное пламя. Пусть Алексей Михайлович потребует удовлетворения от издателя газеты г. Проппера. Так как, вероятно, сам он не захочет, да его и не пустят друзья, то он должен дать право своим друзьям искать удовлетворения. Так должен вести себя писатель, с гордо поднятой головой – жрец истины. Мы должны сплотиться вокруг Алек. Мих., как его друзья. Пусть Ал. Мих. помнит, что каждый из друзей гордо встанет у барьера защищать его честь и честь вообще русского писателя, как гайдамак вставал за право родины. Но этот же знакомый может не подать руки, видя его отказывающимся от благородной услуги друга, сносящим пощечины.

Итак, еще раз: я был бы гордым встать у барьера за честь Ал. Мих. и за честь вообще писателя. Об этом о всем, о чем я не мог написать Ал. Мих., я пишу Вам, думая, что Вы передадите ему многое из написанного.

Адрес: Петровск, Барятинская улица, дом Вапецова, квартира Дворкина, Хлебникову.

Я здоров, купаюсь в море, ловлю рыбу. Я доволен тем, что приехал сюда. Погода хорошая.

Мой адрес: Васильевский остров, 11 линия, д. 48, кв. 18.

Я перешел на историко-филологический и буду освобожден от платы. Чтобы этот год был зачтен, нужно до 10 октября внести 25 руб. за прошлый год в пользу Университета. Кроме того, я не купил калош и ботинок. Таковы мои денежные дела.

Погода, кроме нескольких дней дождливых, довольно хороша. Моя комната светла и удовлетворительна. Чай я получаю в игрушечном самоваре.

Я виделся с большей частью моих знакомых. Петербуржцы привыкли к холере и ее боятся не больше других болезней, сыпного тифа и т. д.

Мой привет всем.

Пишу вам уже второй раз: книга не оставалась дома, и это ошибка библиотекаря.

Я познакомился почти со всеми молодыми литераторами Петербурга – Гумилев, Ауслендер, Кузмин, Гофман, гр. Толстой, Гюнтер и др.

Мое стихотворение, вероятно, будет помещено в «Аполлоне», новом <���литературном> журнале, выходящем в Питере.

Дела с Университетом меня сильно утомляют и отнимают много времени.

Я подмастерье и мой учитель – Кузмин (автор «Александра Македонского» и др.). Гумилев собирается ехать в Африку. Гюнтер (надежда немецкой литературы) собирается женить Кузмина на своей кузине. Граф Толстой собирается написать <���роман> и освободиться от чужих влияний. У Гумилева странные голубые глаза с черными зрачками. У Толстого вид современника Пушкина.

Некоторые пророчат мне большой успех. Но я сильно устал и постарел.

Целую и обнимаю всех лубнистов и одесситов.

Дорогой Шура! Как дела в Одессе?

Я пишу наскоро письмо. Я буду участвовать в «Академии поэтов». Вяч. Иванов, М. Кузмин, Брюсов, Маковский ее руководители. Я познакомился с Гюнтером, которого я полюбил, Гумилевым, Толстым.

Я поправился. И хорошо смотрюсь.

Гумилев написал «Данте», которое тебе, я помню, понравилось. Напиши мне, что ты думаешь о <���его> поэзии. Я очень <���ее> ценю за глубину, искренность и своеобразие, чего у меня бедно.

Мое стихотворение в прозе будет печататься в «Аполлоне». И я делаю вид, что очень рад, хотя равнодушен. Я пришлю тебе оттиск.

Я подмастерье знаменитого Кузмина. Он мой magister. Он написал «Подвиги Александра Македонского».

Я пишу дневник моих встреч с поэтами.

Кланяйся Г. В. и всем.

Я получил 30 руб.

Зима наступила ровно 1 ноября. Если шуба не нужна, то я весьма мечтаю, чтобы она переселилась на ковре-самолете в Петербург вместе с подушкой, башлыком (если есть), зимней теплой шапкой (если есть) и теплым одеялом. Если шапка будет удобоносима, то будет очень хорошо.

Я член «Академии стиха», очень поглупел, два раза читал свои стихи на вечерах. Одна моя вещь будет напечатана в февральском номере «Аполлона», другая (драма), может, будет поставлена на сцене.