Сергей Спасский - Земное время

Над городом опять снежинок вспышки,
Асфальт осыпан светлым порошком.
И будто сняты грохоты излишки
В дневном жужжащем шуме городском.
Все стало мягче, тише, белизною
Освещено. Там за стеклом двойным
Сереет небо шерстяной стеною
И площадь кажется берестяною
От снега свежего, а сад сквозным.
Его вершины жесткими холмами
Приподнялись. Становится темно.
Еще я вижу крыши над домами,
Рябые, как пластинки домино,
И дыма волокнистую, косую
Дорожку над трубой. О, для чего
Я этот день так бережно рисую?
Я им дышал, я был тоской его.

Я в скромном городке смотрел закаты,
Прогуливался, заходил в кино.
Над бледной речкой вспоминал утраты
И то, что было приобретено.
Шел мимо рощи настом деревянным,
Подпрыгивавшим, будто по волнам.
Был редким гостем, другом безымянным
Всех неизвестных, обитавших там.

Забор. Распахиваются ворота.
Грузовики вступают в глубь двора.
Там длительная спорится работа,
С пригорка даль обширна и сыра.
Хлябь облаков колышется тягуче.
Вон — поезд выполз, к западу спеша.
О, почему неизлечимо жгуче
Днем этим вялым тронута душа?
Окно в заборе. Как любой прохожий,
Смотрю в него. В квадратной глубине
Ты движешься в пальто из желтой кожи,
Меня не видя, видимая мне.

Пустой вагон. Домов отстало стадо.
Врос в землю город. Больше нет его.
Как жалость жжет. О, только слез не надо,
Пускай не шепчет память ничего.
Есть область необъятная — терпенье.
На этот берег, к этому ручью!
Над нами звезд незамутненных пенье.
Кто может душу заковать твою?

Ваш образ так оформлен славой,
Так ею властно завершен,
Что стал загадкою, забавой,
Навязчивой легендой он.
Им все обозначают: нежность
И вздохи совести ночной,
Нелегкой смерти неизбежность
И зори северной весной,
Влюбленности глухую смуту
И ревности кромешный дым,
И счастья праздную минуту
И боль от расставанья с ним.
Я тоже, следуя за всеми,
Привычно удивляюсь вам,
Как шумановской грозной теме
Иль Данта знающим словам.
Но вдруг, на время прозревая,
Так радостно припомнить мне —
Вы здесь, вы женщина живая,
И что вам в нашей болтовне.
И мысль тогда всего дороже
Не о звезде, не о цветке,
Но та, что все же будет прожит
Мой век от вас невдалеке.

Толпятся густо завтрашние трупы
На улицах в плену дневных трудов.
На небе воют бомбовозов трубы.
Хрустя, крошатся кости городов.
И пыль Европы слоем светлой марли
Застлала солнце. Загрустив на миг,
Склонясь над щебнем, тростью тронет Чарли
Ребенка тельце, тряпку, клочья книг.
Подобно торсам безымянных статуй,
Мир оголен, без рук, без головы.
И это называется расплатой?
Превышен долг…
Бредем и я, и вы…
Присядем у пригорка на распутьи,
Разломим хлеб. Кому отдать его?
— Земля, воскресни… — Тише, мы не судьи,
Мы — память века. Только и всего.

Лишь в походе узнается,
Как целительна всегда
Деревенского колодца
Молчаливая вода.
Вот под крышею дощатой
Светит в глубине она,
Животворною прохладой,
Силой радостной полна.
Блеском вороненой стали
Влажный слой сияет там.
Мы ведром ее достали,
Разлили по котелкам.
После зноя, после пыли
Раскаленного пути
Лучшей влаги мы не пили,
Лучшей в жизни не найти.
Долгий бой для нас не тяжек,
Если, лежа под огнем,
Осторожно мы из фляжек
Воду свежую глотнем.

На нас на каждого легла печать.
Друг друга мы всегда поймем. Уместней,
Быть может, тут спокойно промолчать.
Такая жизнь не слишком ладит с песней.
Она не выше, чем искусство, нет.
Она не ниже вымысла. Но надо
Как будто воздухом других планет
Дышать, чтобы понять тебя, блокада.
Снаряды, бомбы сверху…Все не то.
Мороз, пожары, мрак…Все стало бытом.
Всего трудней, пожалуй, сон в пальто
В квартире вымершей с окном разбитым.
Всего странней заметить, что квартал,
Тобой обжитый, стал длиннее втрое.
И ты, устал, особенно устал,
Бредя его сугробною корою.
И стала лестница твоя крутой.
Идешь — и не дотянешься до края.
И проще, чем бороться с высотой,
Лечь на площадке темной, умирая.
Слова, слова…А как мороз был лют.
Хлеб легок. И вода иссякла в кранах.
О теневой, о бедный встречный люд!
Бидоны, санки. Стены в крупных ранах.
И все ж мы жили. Мы рвались вперед.
Мы верили, приняв тугую участь,
Что за зимой идет весны черед.
О, наших яростных надежд живучесть!
Мы даже улыбались иногда.
И мы трудились. Дни сменялись днями.
О, неужели в дальние года
Историк сдержанный займется нами?
Что он найдет? Простой советский мир.
Людей советских, что равны со всеми.
Лишь воздух был иным…Но тут Шекспир,
Пожалуй, подошел бы к этой теме.