Виктор Гюго: Стихотворения

Нет торжествующих, счастливых нет на свете.
Для жизни дан нам час, и то неполный час –
Минута – миг один, и все мы точно дети:
Игрушка тешит нас.

Для счастья нашего недостает так много,
Недостает того и этого, всего, –
Нам нужно многое… А как рассмотришь строго –
Что нужно? – Ничего –

Иль малость сущая. Чего на сцене светской
Все ищут? – Это звук, звук имени, – наряд, –
Ряд блесток, галунов, – гремушка славы детской, –
Улыбка, слово, взгляд.

Любви недостает – и скучно под короной!
Воды недостает – и умирай в степи!
Повсюду человек – пустой сосуд бездонный.
Терпи, мой друг, терпи!

Взгляни на мудрецов, превознесенных нами!
Взгляни на воевод, летавших через Понт,
Которых яркими сияет именами
Наш бледный горизонт!

Они, подобные истаявшим светилам,
Рассыпав все лучи на жизненный свой путь,
Шагнули в сумрак, в тень, пошли к гробам, к могилам –
От блеска отдохнуть.

С зарею влажными от жалости глазами
Глядят на бедный мир святые небеса
И утро каждое кропят его слезами –
Мы говорим: роса!

Бог вразумляет нас на дольнем нашем ходе,
И что такое – мы, и что такое – он,
Начертан в нас самих и в видимой природе
Божественный закон.

Покорствуй, дочь моя: его веленья святы
И должно каждому жить неизменно в нем.
Дух ненависти – прочь! Иль всё любить должна ты,
Иль плакать обо всем.

Между скал струя бежала
И холодною слезой
Вся по капле ниспадала
В море, полное грозой.

«Это что? Мне сестры – бури,
Молний луч на мне горит,
Слито с небом я в лазури, –
Море гневно говорит. –

Крошка! Ты о чем хлопочешь?
Мне ль – гиганту ты помочь,
Мне ль воды прибавить хочешь?
Труд напрасный! Плакса, прочь!»

«Да, бассейн твой, море, полон, –
Струйка молвила, – но я
Влить хочу в него… он солон…
Каплю годного питья».

Настанут времена: не будут птичку с ветки
Хватать и обучать в объеме узкой клетки,
И общество людей посмотрит не шутя
Как на святой залог на каждое дитя,
И будет так умно воспитывать ребенка,
Чтоб выйти мог орел из слабого орленка,
И дастся божий свет там каждому на часть,
Где горечь знания преобразится в сласть.
Всё, что оставили нам римляне и греки,
К наследникам пойдет без варварской опеки
И станет подвигов учебных пред концом
Ученья роскошью, оправою, венцом,
А не фундаментом. Не будет бедный школьник
К стихам Виргилия прикован, как невольник,
Иль маленький лошак, навьюченный сверх мер,
Под плетью черствого схоластика-педанта,
Который мальчику под ношей фолианта
Кричит: «Ну! Ну! Тащи! Ведь этот вьюк – Гомер!»
В селенье каждое там свет проникнет быстро,
Где место темного в училище магистра
Займется мыслящим вожатаем людей,
Врачом невежества, апостолом идей.
Не будут наконец и школьник и учитель
Тот – вечный мученик, а тот – всегда мучитель,
Легко освободясь от нашей дикой тьмы,
Там будут спрашивать с улыбкой наши внуки
О том, что делали и как учились мы,
Как филин воробья вгонял в гнездо науки,
Науки возблестят во всем величье там,
Как царственный чертог, как лучезарный храм;
Наставник явится на поприще высоком
Благовещателем, святителем, пророком,
Лиющим теплоту, и свет, и благодать
В полуотверстую ребяческую душу,
Из кубка вечности дающим ей вкушать
Того, кто создал всё – и зыбь морей, и сушу;
И утвердится всё: законы, долг, права,
И станет всё ясней, и, более раскрыта,
Природа сложит там понятные слова
Из литер своего святого алфавита.

Шестнадцать было ей, а мне двенадцать только,
Резвясь и о любви не думая нисколько,
Чтоб с Лизой поболтать свободно вечерком,
Я маменьки ее ухода ждал тайком,
И тут поодаль мне от Лизы не сиделось,
Я придвигался к ней, мне ближе быть хотелось.

Как много отцвело с тех пор весенних роз!
Как много перешло людей, гробов и слез!
Порою думаешь: где эти розы, слезы?
Где Лиза? И мои ребяческие грезы?
Тогда любились мы. Мы были с ней вдвоем
Две птички, два цветка в убежище своем.

Я любопытствовал, она была большая,
А я был маленький. Стократно вопрошая:
К чему и для чего? – я спрашивал затем,
Чтоб только спрашивать. Когда моя пытливость
В ней возбуждала вдруг иль нежную стыдливость,
Или задумчивость – я всё твердил: зачем?