(29 июля 1843)
Тебя таинственная сила
Огнем и светом очертила,
Дитя мое.
И всё, что грустно иль преступно,
Черты бояся недоступной,
Бежит ее.
И всё, что душно так и больно
Мне давит грудь и так невольно
Перед тобой
Порою вырвется невнятно, —
Тебе смешно иль непонятно,
Как шум глухой…
Когда же огненного круга
Коснется веянье недуга, —
Сливаясь с ним
И совершая очищенья,
К тебе несет оно куренье
И мирры дым.
(Июль 1843)
«Нет, никогда печальной тайны…»
Нет, никогда печальной тайны
Перед тобой
Не обнажу я, ни случайно,
Ни мыслью злой…
Наш путь иной… Любить и верить —
Судьба твоя;
Я не таков, и лицемерить
Не создан я.
Оставь меня… Страдал ли много,
Иль знал я рай
И верю ль в жизнь, и верю ль в бога —
Не узнавай.
Мы разойдемся… Путь печальный
Передо мной…
Прости, — привет тебе прощальный
На путь иной.
И обо мне забудь иль помни
Мне всё равно:
Забвенье полное давно мне
Обречено.
«Над тобою мне тайная сила дана…»
Над тобою мне тайная сила дана,
Это — сила звезды роковой.
Есть преданье — сама ты преданий полна —
Так послушай: бывает порой,
В небесах загорится, средь сонма светил,
Небывалое вдруг иногда,
И гореть ему ярко господь присудил —
Но падучая это звезда…
И сама ли нечистым огнем сожжена,
Или, звездному кругу чужда,
Серафимами свержена с неба она, —
Рассыпается прахом звезда;
И дано, говорят, той печальной звезде
Искушенье посеять одно,
Да лукавые сны, да страданья звезде,
Где рассыпаться ей суждено.
Над тобою мне тайная сила дана,
Эту силу я знаю давно:
Так уносит в безбрежное море волна
За собой из залива судно́,
Так, от дерева лист оторвавши, гроза
В вихре пыли его закружит,
И, с участьем следя, не увидят глаза,
Где кружится, куда он летит…
Над тобою мне тайная сила дана,
И тебя мне увлечь суждено,
И пускай ты горда, и пускай ты скрытна, —
Эту силу я понял давно.
(Август 1843)
К Лавинии («Что́ не тогда явились в мир мы с вами…»)
Что́ не тогда явились в мир мы с вами,
Когда он был
Еще богат любовью и слезами
И полон сил?..
Да! вас увлечь так искренно, так свято
В хао́с тревог
И, может быть, в паденье без возврата
Тогда б я мог…
И под топор общественного мненья,
Шутя почти,
С таким святым порывом убежденья
Вас подвести…
Иль, если б скуп на драмы был печальный
Всё так же рок,
Всё ж вас любить любовью идеальной
Тогда б я мог…
А что ж теперь? Не скучно нам обоим
Теперь равно,
Что чувство нам, хоть мы его и скроем,
Всегда смешно?..
Что нет надежд, страданий и волненья,
Что драмы — вздор
И что топор общественного мненья —
Тупой топор?
(Сентябрь 1843)
Вся сетью лжи причудливого сна
Таинственно опутана она,
И, может быть, мирятся в ней одной
Добро и зло, тревога и покой…
И пусть при ней душа всегда полна
Сомнением мучительным и злым —
Зачем и кем так лживо создана
Она, дитя причудливого сна?
Но в этот сон так верить мы хотим,
Как никогда не верим в бытие…
Волшебный круг, опутавший ее,
Нам странно-чужд порою, а порой
Знакомою из детства стариной
На душу веет… Детской простотой
Порой полны слова ее, и тих,
И нежен взгляд, — но было б верить в них
Безумием… Нежданный хлад речей
Неверием обманутых страстей
За ними вслед так странно изумит,
Что душу вновь сомненье посетит:
Зачем и кем так лживо создана
Она, дитя причудливого сна?
(Декабрь 1843)
К Лавинии («Для себя мы не просим покоя…»)
Для себя мы не просим покоя
И не ждем ничего от судьбы,
И к небесному своду мы двое
Не пошлем бесполезной мольбы…
Нет! пусть сам он над нами широко
Разливается яркой зарей,
Чтобы в грудь нам входили глубоко
Бытия тишина и покой…
Чтобы тополей старых качанье,
Обливаемых светом луны,
Да лепечущих листьев дрожанье
Навевали нам детские сны…
Чтобы ухо средь чуткой дремоты,
В хоре вечном зиждительных сил,
Примирения слышало ноты
И гармонию хода светил;
Чтобы вечного шума значенье
Разумея в таинственном сне,
Мы хоть раз испытали забвенье
О прошедшем и будущем дне.
Но доколе страданьем и страстью
Мы объяты безумно равно
И доколе не верим мы счастью,
Нам понятно проклятье одно.
И проклятия право святое
Сохраняя средь гордой борьбы,
Мы у неба не просим покоя
И не ждем ничего от судьбы…
Читать дальше