Близкие связи с Константином Павловичем, казалось, обеспечивали Габбе служебное продвижение. Однако жизнь его сложилась трагически. Еще в Петербурге Габбе, видимо, проникся идеями, далекими от тех, которые могли способствовать успехам при варшавском дворе Константина. Во время похода он был принят в походную ложу «Св. Иоанна», а позже, в Петербурге, был членом ложи «Избранного Михаила». Свободолюбивая ориентация обеих этих лож, их связь с зарождением декабризма известны. В Варшаве Габбе вошел в кружок свободолюбивых офицеров, полных решимости сопротивляться деспотизму великого князя.
После неудачных попыток смирить недовольных офицеров великий князь доложил императору о волнениях в Литовском полку и получил распоряжение недовольных «наказать примерно»: Габбе и другие офицеры были арестованы, около года провели в заключении в ожидании смертной казни. Видимо, именно в это время Габбе написал элегию «Бейрон в темнице». В 1823 году их лишили чинов и орденов и разослали рядовыми по армейским полкам. Особенно тяжелой была участь Габбе: «Ему дали одежду с умершего солдата, и все лето исправлял он службу как рядовой, поступивший из крестьянского звания. Ему дозволено было писать к родственникам, но через начальников, которые приносили к нему распечатанные письма» [306].
В это время, при посредстве Вяземского, он активизирует сотрудничество со столичными журналами. Отдельной брошюрой выходит его книга о мадам де Сталь, ряд стихотворений появляется в «Московском телеграфе», среди них и «Бейрон в темнице». В апреле 1826 года он добился разрешения выйти в отставку без права жительства в обеих столицах и Варшаве.
Несмотря на болезни и материальные трудности, Габбе, видимо, продолжает стремиться к активной роли в литературе. Он даже совершил тайную поездку в Москву, где встретился с Пушкиным.
Просьбы его о возвращении ему прав, орденов и бумаг неизменно отклонялись. Живя в Одессе в 1833 году, он однажды вышел на улицу и начал разбрасывать листовки. Явно желая замять дело, М. С. Воронцов, в доме которого Габбе был своим человеком, представил весь эпизод начальству как результат помешательства. Воронцов ходатайствовал о разрешении Габбе выехать за границу «для излечения». Габбе выехал в Дрезден. Смерть брата оборвала его связи с Россией и лишила его источников существования. Больной, без денег, навсегда изгнанный с родины, он и в самом деле вскоре оказался в дрезденской больнице для душевнобольных. Дата смерти его неизвестна.
Большинство сочинений его оставалось в рукописях и погибло при аресте. Стихи, печатавшиеся в журналах, никогда не были собраны отдельной книгой.
К тебе, мой друг, уже два раза
Сбирался я писать в стихах,
К подошве гордого Кавказа,
Где ты на диких высотах
Зрел шалаши на гибель горцев
И в них на страже ратоборцев,
Длиннобородых казаков…
Твой дух не раз там оживлялся,
С родными, ближними прощался
И мчался в шумный рой врагов!
Ты слышал, мнилося, звук трубный,
Литавры, барабаны, бубны,
Глас чаровательный побед.
И тем восторгом обладая,
Который нам война святая
За честь отчизны в душу льет,
Ты пламенел в воображеньи
Так точно, как тебя я зрел
В том незабвенном мне сраженьи,
Где пулей враг тебя задел…
С тобой на берегах Лоары,
Широкой, зеркальной реки,
Любили смелые гусары
И черноморцы-казаки
Врагу несть сильные удары,
Достойные твоей руки!
С тобою часто утешали
За рюмкой доброго Шабли
Мы красоту в немой печали,
Когда она, еще вдали
Увидя северных амуров [307],
Известных всюду бедокуров,
Страшилась их пернатых стрел;
Страшилась — но совсем напрасно!
Над нашей братьей пол прекрасный
В день самой битвы власть имел:
В открытом поле победитель
Был часто в замке побежден,
И взором томным полонен
Неустрашимых предводитель.
Ты помнишь Аликса, как он,
Не уважая русских сон
И химию [308]имев во власти,
Нас вздумал разложить на части!
Но нет! Вдруг раздалось: «Коней!» —
И мы одеты в броне всей,
При сабле, в бурке и с нагайкой.
И что ж? Убрался химик с шайкой
Своих ночных богатырей,
Хоть нас оставил у огней.
Та память рыцарства, мой милый,
Всегда своей волшебной силой
Останется в отраду мне
И здесь, в сей пасмурной стране,
Где всё так немо, безответно
И где во всей моей судьбе
Ничто для сердца не приметно,
Как мысль о вас — и о тебе.
Октябрь 1820
298. БЕЙРОН В ТЕМНИЦЕ [309]
Читать дальше